— Иди ко мне, — он поднял меня за предплечье, когда я хотела опуститься на колени. Не давая мне опомниться, мой мужчина властно поцеловал меня, а после резко толкнул на кровать, — ты слишком сладкая, чтобы я отказывал себе в удовольствии тебя вкусить.
Серебрянский стянул с меня юбку вместе с трусиками и, целуя внутреннюю поверхность бедра, губами добрался до изнывающего по его ласке чувствительного места. Еще мгновение и его горячий язык меня коснулся, а легкий полутон ласточкой выпорхнул в комнату, усаживаясь на дверной косяк в ожидании, когда к нему присоединится новый.
— Алекс… Я хочу чувствовать тебя в себе, — прошептала я, не в силах выдерживать возрастающее снежным комом возбуждение, и мой любовник исполнил просьбу.
Мы были слишком громкими, учитывая, что за стеной спали два охранника. Оба забыли о стыде, который со спокойной совестью оставил нас на эту ночь. Громкие хлопки разгоряченных влажных тел, придыхания и полустоны нарушали тишину, сливаясь с трелью сверчков, напевая песнь ночи. Мое тело конвульсивно содрогнулось, и я упала на мягкие подушки, чувствуя на себе вес его тела.
— Я люблю тебя, — сказала я.
— Я люблю тебя, — вторил он.
И пусть этой ночью мы оба практически не спали, на утро бодро проснулись в отличном настроении. А вот об Илье такого сказать было нельзя. Мы встретили нашего нового друга на кухне за кружкой растворимого кофе и чтением местной бесплатной газеты.
— Илья, доброе утро, — поздоровалась я, а Алекс похлопал парня по плечу в дружественном жесте, но Горячев не ответил, лишь хмуро косясь на нас обоих. — Что-то случилось? Ты не в духе?
— Как бы вам сказать помягче… Звукоизоляция здесь хромает, поэтому было сложно выспаться под скрип кровати и ваши… кхм… издаваемые звуки.
— Черт, — я опустила взгляд, сгорая со стыда, а вот Алекс только рассмеялся.
— Не завидуй, друг. Сегодня вернемся в Москву. У тебя там есть кто-нибудь?
— Есть. Работа, — хмуро ответил Илья.
— Я про девушку… — уточнил Алекс, и я, пользуясь их разговором, поспешила ретироваться в ванную.
После завтрака мы снова поехали на окраину Самары, где нас ждал вертолет, и к обеду уже приземлились в Москве. Нас отпустили домой, но с условием, что о всех передвижениях будем сообщать Илье. Кроме этого, Горячев выделил нам охрану и поставил дом под наблюдение. По уговору мы должны были продолжать жить обычной жизнью, правда, Алексу позволили не возвращаться на работу. О том, что мы теперь были свидетели, знала только Кристина, с ней я и встретилась этим вечером.
— Ян, этот Илья прав, ты не должна жить иллюзиями. Понимаешь же, что за пять лет твоя сестра… Прости, что говорю так, но Рита, скорее всего, не выжила.
Кристина сидела у нас на кухне, попивая прохладный лимонад через трубочку, стараясь выглядеть безмятежно, хотя на самом деле переживала не меньше моего. У нас был небольшой девичник, пока Алекс оформлял увольнение со стройки. Мне бы хотелось позвать и Лену, и Алину, но слишком много нужно было рассказать Крис того, что девочкам пока знать нельзя.
— Яночка, я бы очень хотела, чтобы ты нашла сестру, но если мыслить объективно…
— Знаю, но все равно верю, что мы можем найти Риту. Невозможно в душе похоронить человека, если не видел его умершим. Даже после того, как Егор сказал, что Ритка умерла, я не могла в это поверить, ведь не видела ее тело, что уж говорить сейчас, — я тоже сделала глоток лимонада, и мы обе замолчали.
— Когда в галерею придешь? Нужно решать со следующей выставкой.
— Нечего решать. Откроем Лени Рифеншталь, — это прозвучало несколько грубо, но я знала, что не обижу Крис. В отличие от меня, подруга ненавидела подбирать материал, закапываться в библиотечные альбомы и ворошить архивы. Я же уже знала, кого нужно выставлять и где взять информационный ряд.
— Рифеншталь? Потянем? — недоверчиво поинтересовалась Крис.
— Неужели сомневаешься в нас? — подмигнула я, и Кристина, нахохлившись воробушком, тут же начала уверять, что никогда не усомнится в наших возможностях.
Лени Рифеншталь персона очень интересная. Режиссер, фотограф, актриса, танцовщица, она прожила долгую, более ста лет, жизнь, захватив весь двадцатый век и толику двадцать первого. Ее обожали и ненавидели, обвиняли и боготворили. Будучи молодым режиссером, Рифеншталь сняла фильмы «Триумф воли» и «Олимпия», которые считались пропагандой третьего рейха. Сам Геббельс говорил о Лени как о единственной звезде, которая понимала их идеологию. Конечно, впоследствии именно эти фильмы стали для нее клеймом. Но кроме кино Лени Рифеншталь прославилась в фотографии. Из-за нехватки денег на съемки в середине пятидесятых она занялась фото и предприняла первую поездку в Африку, результатом которой стали публикации ее снимков в ведущих глянцевых журналах.