Мы видели многое, но то, что случилось этой ночью — видели впервые. Огненная вспышка появилась в тёмном безлунном небе. Она не просто мелькнула и исчезла, она резко прорезала собой темноту, устремляясь к земле медленнее и медленнее. А затем скрылась где-то около зазубрин горного кряжа, что расположился недалеко от города. Возможно, именно так выглядели страшные бомбы, которые наши далёкие предки видели последними в своих жизнях? Или это одна из звёзд с небес рухнула под собственной тяжестью? Или какая-то иная угроза? Матери решили, что с этим нужно тут же разобраться. И, разумеется, созвали Военный Совет.
Явиться требовалось всем командирам отрядов, в повестку дня включался вопрос о численности отряда и самих разведчиках, что должны были отправиться в путь. Зал наполнился гулом почти сотни голосов, пока глава Совета Густус молчал.
— Матери явно переоценивают угрозу, — раздавалось эхом.
— Я тогда тут же побежал к учёным, чтобы успокоить родных. Они рассказывали мне о метеоритах, которые в прошлом падали на землю. Выглядело по описанию так же, — вставил один из командиров.
— Давайте отправим один отряд и на этом сойдёмся, — вторили ему.
— Лучше пусть поймают ещё горцев, чем ходят в бесполезный поход. Нам нужны их лекарские сумки. Аптечки. Двум матерям срочно нужен этот пеноциалин.
— Пенициллин?
— Ну да, он.
Глава Совета нахмурился и одним взглядом заставил всех заткнуться:
— Вы уже совсем обленились. Сцапать горца могут даже первогодки. Наши предки выжили только благодаря тому, что не считали все угрозы пустяковыми и не прятали голову в песок при первом удобном случае.
— Но мы не знаем, что там, — возразила ему командир Индра.
— Вот именно, — отчеканил Густус. — Если это очередная зараза, вы предпочтёте дождаться, пока она убьёт всех вас, чтобы удостовериться, что это точно угроза?
Поспорить с резонностью его доводов было сложно.
— Мои ребята с радостью пойдут проверить, что свалилось на нас с неба, — в повисшей тишине первым подал голос Линкольн. Его отряд и впрямь засиделся в наших крепких стенах — они ходили в свой последний долгий поход три недели назад.
— Скоро месяц Солнца, даже в пустошах у городов сейчас есть чем поживиться, — вставил я. А если в пустошах было чем поживиться, то и хищников там было много. — Так что мои ребята с радостью составят компанию твоим.
Не подстраховать товарища я не мог. Он рискнул своей жизнью ради моей ещё когда я был не командиром, а одним из «его ребят». Долг повис неоплаченным, а наше товарищество от этого всё крепло. Больше добровольцев не нашлось, Густус одобрил наш план и распустил всех, кто ему больше не требовался.
— Ты знаешь, что Октавия ни за что не позволит тебе оставить её дома? — Линк догнал меня после заседания на рыночной площади. — Она напросится в пустоши. Скажет, что уже готова. Ты же её лучше меня знаешь.
Я вздохнул. Моя сестра прекрасно знала, что создаёт проблемы, и именно поэтому продолжала их создавать. До момента, как ей исполнилось семнадцать, моя голова ни о чём не болела. Но теперь ей очень нравились пустоши и ещё больше нравился Линкольн, и это настолько всё усложняло, что я вздохнул ещё раз.
— Думаешь, я смогу ей запретить? Она даже мать не слушает. Даже если я запру её в подвале, то на следующее утро она всё разбудит меня в пустошах своим «эй, братец».
— Она говорит, что готова, но на самом деле совсем не готова, — отчеканил Линкольн.
— Я знаю. А кто был готов? — парировал я, пока друг всё ещё испытующе смотрел на меня. — Слушай, разберитесь там уже между собой. И всё.
— Сбор на рассвете?
— У Западных ворот.
— Не забудь взять пелёнки. Твари бывают страшными.
— Не переживай, для тебя штук десять как раз прихвачу.
И, разумеется, Линкольн оказался абсолютно прав, чтоб саранча его за зад укусила.
— Эй, братец! — Тави дала мне пять, стоило только показаться у матери на пороге. — Ты же помнишь, что обещал взять меня в следующий поход? Пора исполнять то, что обещаешь.
Ну, конечно, мелкая уже в курсе. Наша мать, Аврора, была в Совете матерей, она всё знала от Аньи, которая знала всё от Густуса… А впрочем, от Октавии в принципе невозможно было долго хранить в тайне какую-либо информацию.
— С нами идёт Линкольн и его отряд, — поспешил разочаровать я.
По лицу сестры пробежала тень озабоченности, а затем отобразился глубокий мыслительный процесс, сменившийся коварной улыбкой.
— Тогда я тем более иду. Даже не думай оставить меня здесь, большой брат.
Ей бы матерью стать, а не по пустошам за нашими отрядами шастать. Но свобода выбора жизненного пути, конечно, не была избирательной. Ни я, ни мать, никто не был вправе запретить Тави стать разведчицей или охотницей. Но в наших рядах всегда были либо мужчины, либо женщины без дара рождения. У Октавии были все шансы стать чем-то большим, никто из матерей добровольно не отказывался от комфортной обеспеченной жизни, никто не рисковал своей жизнью попросту, осознавая важность своей миссии. Но не Тави. А ей следовало хотя бы попробовать.
Ещё и Линкольн. Она впервые увидела его восемь зим назад, когда мы вместе тренировались и собирались в мой первый поход. Тави постоянно прибегала посмотреть на наши тренировки, и Линкольну было всё равно, для друга она была просто раздражающей сестрицей напарника. А мелкая в то же время мотала на ус и запоминала приёмы, оттачивала мастерство сама по себе. Зимы шли, она взрослела, и вот полгода назад уговорила Линкольна потренировать её «один разочек». И почти уложила его с помощью хитрости в первом же спарринге. Почти, но Линку этого было достаточно для смертельного оскорбления. Они сходились в неравной битве ещё несколько раз, а потом как-то вышло так, что я случайно застал их не совсем за той тренировкой, что предполагалась на тренировочном поле. Я был не против, право выбора у нас всегда оставалось за женщиной. Так что я не имел права лезть, даже если это моя сестра, даже если Тави.
Но отчего-то она вдруг потом резко к нему переменилась и теперь не подпускала к себе ни на шаг. Линкольн признался, что это началось после того, как она случайно заметила его выходящим поутру из дома его давней подруги. Октавия долго на него кричала, а теперь и вовсе перестала разговаривать, хотя глаза мозолила знатно. Я пытался помочь и образумить Тави не раз: ну не принято у нас жить в одном доме с одной и той же женщиной всю жизнь. И с чего она это взяла? Я слышал, что раньше действительно было так принято — жить с «женой» чуть ли не до самой смерти, но не понимал: как же так? Неужели не хотелось чего-то нового, свежего, интересного? Неужели не надоедало одно и то же общество? Какой-то бред. Такая позиция казалась не только невероятно глупой, но ещё и вредной. Дар рождения зависел не только от женщины, но и от мужчины, с которым она жила. Иногда со сменой партнёра случалось чудо — и появлялся повод для празднества в нашем городе. Пока на флагштоке снова не взмывал в воздух чёрный флаг.