Обсуждение столичной тематики выносит на повестку дня также чрезвычайно важный вопрос о чувствительности политической организации государства к обустройству его пространств. Власть формирует и организует пространство в соответствии со своими целями и задачами, но организация пространства, в свою очередь, оказывает обратное влияние на логику властных отношений и политические институты. Изменения политических форм власти часто диктуют изменения в организации пространства и в его символизме.
Если формулировать вопрос в более конвенциональном дисциплинарном ключе, то он состоит в формах взаимодействия политики и географии. Политические конфликты могут мистифицироваться как географические конфликты и в политической практике часто получают географическое воплощение. Политика формирует пространства, но пространства, в свою очередь, формируют политику. Пространственные изменения, в том числе и переносы столиц, могут стимулировать определенные политические изменения и воплощать определенные политические идеологии. Географический конфликт может совпадать с политическим конфликтом, обострять его или усиливать. Пространство обладает свойствами усиления и ослабления власти, ее обобщения, разделения и обмена. Пространство консолидирует, фрагментирует, фасует и по-разному упаковывает и представляет власть и властные отношения.
При этом мистика власти и пространства часто дополняется и усиливается мистикой центральности. Именно центральность, как мы увидим ниже на множестве примеров, часто предлагается в качестве пространственной формы разрешения конфликта между двумя или несколькими противостоящими друг другу фракциями внутри государства.
Постмодернистский взгляд на мир пытался разрушить и деконструировать идею центра как такового. По мнению постмодернистов, в современном мире больше нет центра, нет единой арены и иерархии. В представлениях многих социальных теоретиков, которые не обязательно разделяли постмодернистскую программу, но тем не менее пользовались ее терминологией и некоторыми теоретическими выводами, идея центра приобретала все более виртуальный характер. При этом с точки зрения этих теоретиков субстанция центра в современном мире замещалась и продолжает замещаться различными потоками и энергиями. Все это позволяло этим теоретикам говорить о принципиальной полицентричности или даже ацентричности современного социального пространства (Россман, 2009). В соответствии с этими, по сути постмодернистскими, представлениями само устройство власти в современном мире делокализуется и детерриториализуется. В результате этих процессов власть материализуется не столько в физических точках, сколько в сетях, энергиях и микровзаимодействиях.
Обсуждение проблемы столичности позволяет, на мой взгляд, усомниться в этих выводах и поставить вопрос о том, что центры и центральность во многом сохраняют свою конвенциональную роль и значимость. Хотя речь не всегда идет о физической или всем понятной конвенциональной центральности, цивилизации по-прежнему ориентируются на центры, разыскивают или конструируют их и перемещают по определенным законам. И это во многом способствует разрешению возникающих социальных, политических и религиозных конфликтов.
В числе элементов эффективности пространства с точки зрения власти является легитимность и легитимация этой власти. В современных обществах легитимность определяется главным образом принципами справедливости и идентичности, о которых, в связи с переносами столиц, мы скажем несколько слов ниже.
Проблемы политической философии
Наряду с идеей эффективности взаимодействия власти и пространства в столичной проблематике чрезвычайно заострена идея справедливости. Причем эти две темы пересекаются и тесно связаны одна с другой. В современных демократических государствах эффективность расположения столицы во многом определяется тем, насколько она удовлетворяет принципам справедливости и нейтральности.
В месторасположении столицы, а также в ее морфологии и внутреннем обустройстве находят свое выражение идеи политической философии. Связь с этими идеями обнаруживается, прежде всего, в представлениях об идеальном государственном устройстве, идеях о социальной справедливости, краткосрочных и долгосрочных задачах общества, которые отражаются в видениях новой столицы. В дискуссиях на эту тему можно также видеть меру осознания обществом своих текущих задач.
Принципы социальной справедливости воплощаются в дистанции от составляющих государство групп, принципах инклюзивности или эксклюзивности в построении самих центральных или столичных пространств, включенности и представленности в них различных социальных групп и классов. При этом центральность часто служит пространственным выражением принципа справедливости, и она во многих случаях может играть ключевую роль в вопросах организации всей территории государства. Расположение столицы балансирует или регулирует отношения между основными составляющими системы, между центром и периферией и столицей и провинциями. Оно структурирует само пространство, а также сами реальные и возможные конфликты. При этом конфликты, возникающие на политической почве, в некоторых случаях могут разрешаться пространственным путем. Сама форма организации пространства может осложнять и искажать всю систему политических, экономических и человеческих отношений, но она же может и способствовать воплощению принципов справедливости и реконституции социальных отношений.
Идентичность
Наконец, вопрос о столицах – это всегда и вопрос об идентичности или даже об экзистенциальном выборе. Французский антрополог Андре Леруа Гурон считал, что ориентация в пространстве может быть не менее фундаментальна для общества, чем собственно производственная деятельность (Leroi-Gourhan, 1965: 150). В каждой столице есть своя экзистенция, связанная с выбором нулевой точки, нулевого меридиана, по отношению к которому идет отсчет национального времени и национального пространства. И такой выбор, часто вытекающий из концепции идентичности, может быть не менее ответственен и судьбоносен, чем выбор стратегической позиции в ходе военного конфликта. Именно поэтому выбор столицы часто окружен важными религиозными или мифологическими представлениями подобно выбору веры.
Поиск идентичности сообщества, возникающего в результате трансформации старой общности, нового военного союза, политического альянса или коалиции или других процессов, часто сопряжен с поисками нового центра.Сегодня эти явления особенно заметны в процессах формирования новых наций и национальных государств.Их поиски и конструирование новой идентичности часто сопрягаются с основанием новых столичных городов или крупными перепланировками старых центров. Однако парадоксальным образом эта тема была обделена вниманием как в классических, так и в более поздних теориях национализма, в том числе в работах таких важных теоретиков, как Бенедикт Андерсон, Эрнст Геллнер, Эрик Хобсбом или Энтони Смит (Anderson, 1991; Smith, 1995).
Реконструкция истории возникновения европейских столиц создает предпосылки для более адекватного взгляда на историю европейских наций и формирование национального самосознания, в генеалогии которых столицы принимали активное участие, а также на различные стратегии территориального и национального развития. Понимание символических элементов и аспектов возведения и жизнедеятельности столиц могут пролить новый свет на конкретные идеи и пути становления наций и национализма.
Национальное мышление о пространстве