Знаменитый путещественникъ Станлэ (мой товарищъ по газетной кампаніи, какую мы вели въ 1869 г. въ Мадридѣ и другихъ городахъ Испаніи) за одну книгу, гдѣ онъ разсказалъ какъ нашелъ Ливингстона — получилъ сразу капиталъ въ двѣсти тысячъ русскихъ рублей, и его карьера прямо показываетъ, чего можетъ достичь простой газетный корреспондентъ, вдобавокъ съ очень малымъ образованіемъ, съ обыкновеннымъ умѣньемъ владѣть перомъ. Я нашелъ его въ сезонѣ 1895 кандидатомъ въ члеиы Парламента, промѣнявшимъ американское гражданство на англійское подданство. и богатымъ человѣкомъ, живущимъ открыто, съ постоянными пріёмами. И онъ и любой англичанинъ или американецъ, привыкли тратить много, зная, что и заработокъ, при удачѣ, будетъ въ несколько разъ крупнѣе, чѣмъ на материкѣ Европы.
X
Соціальный вопросъ. — Есть ли во Франціи высшій класс? — Плутократія. — Tout Paris. — Равнодушіе къ задачамъ гражданина. — Сытые и голодные. — Пропасть между довольнымъ буржуа и массой обездоленныхъ — Парижскій рабочій — Организація труда. — Стачки. — Что считать во Франціи народомъ? — Парижскій простолюдинъ вообще. — Пропаганда соціализма. — Анархія и ея проповѣдники. — Соціальный вопросъ въ Англіи. — Высший классъ. — Патроны и рабочіе. — Въ Шеффильдѣ.—Народные кварталы Лондона. — Нищіе. — Благотворительносгъ. — Феніи. — Общество «фабіанцевъ»
Политика, внѣшняя и внутренняя, увела Францію очень далеко, въ эти тридцать лѣтъ. Ни одна европейская страна не пережила столько въ такой, сравнительно короткій, срокъ. Очень вѣроятно, что другое государство не оправилось бы такъ скоро отъ потрясеній и передрягъ. Какъ ни придирайся къ Франціи, все-таки же ея теперешнее положеніе, какъ континентальной державы — ночетное и очень значительное.
Но разве можно на этомъ успокоиться? Непрочность внутренняго общественнаго строя Франціи показываетъ прежде всего, давнишній разладъ, который, съ каждымъ пятилетием, все болѣе и болѣе разъѣдаетъ націю.
Я уже говорилъ, какъ въ концѣ Имперіи все сводилось къ вопросу: долго ли будетъ господствовать режимъ, ненавист ный всѣмъ тѣмъ, кто не хотѣлъ продавать себя бонапартизму? Но, съ тѣхъ поръ, республиканская свобода ничего не уврачевала и не примирила. И революція 18-го марта 1871 г. была первымъ актомъ той кровавой драмы, какая можетъ разыграться въ двадцатомъ столѣтіи.
Не даромъ сами французы прозвали свой теперешній государственно-общественный строй «Афинской республикой», беря это прозвище въ отрицательном смыслѣ. Да и оно не отвѣчаетъ настоящей правдѣ. Въ лучшую эпоху исторіи Афинъ, тамошнее «народоправство» гораздо болѣе отвѣчало идеѣ настоящаго демократическаго государства. А въ теперешней Франціи политическія учрежденія, правда, гарантируютъ свободу и равенство, но нравы остаются прежніе, во всѣхъ классахъ, за исключеніемъ нѣкоторой доли рабочаго пролетаріата.
До сихъ поръ, въ ходу выраженіе: «les classes dirigeantes»— «руководящіе классы». Но за цѣлые сорокъ лѣтъ (съ тѣхъ пор, какъ существуетъ третья республика) чѣмъ пристальнѣе вы всматривались въ общественный складъ Франции, нашедииій въ жизни Парижа самое яркое выражение, тѣмъ труднѣе дѣлалось отвѣтить на вопросъ: какой классъ слѣдуетъ считать высшим? Прежнія сословія не существуютъ. Дворянство превратилось въ извѣстный слой свѣтскаго общества со своими фамильными традиціями. Его нельзя считать «руководящимъ» классомъ въ государственномъ и общественномъ смыслѣ; зато оно гораздо болѣе въ модѣ теперь, при республикѣ, чѣмъ было даже при второй имперіи. Всѣ лѣзутъ въ знать, поддѣлываютъ свои имена и титулы. Парижъ кишитъ свѣтскимъ людомъ съ частичками де; и при имперіи не было такого повальнаго тщеславія и «снобизма», какъ въ послѣдніе десять лѣтъ. Пресса, считающая себя республиканской, только и занимается, что хроникой свѣтской жизни того общества, которое кичится своимъ настоящимъ или поддѣльнымъ дворянствомъ. И все-таки этотъ классъ не имѣетъ никакой политической силы. Онъ самъ давно уже служитъ главному богу — златому тельцу, и все, что называется «tout Paris», весь огромный классъ сытыхъ и пресыщенныхъ парижанъ — не что иное, какъ денежная олигархія или плутократія. Эта плутократія и даетъ всему цвѣтъ и вкусъ; на него работаетъ армія увріеровъ, онъ поддерживаетъ притягательное обаяніе Парижа на иностранцевъ, онъ пускаетъ въ ходъ всѣ дутыя предпріятія, играетъ на биржѣ, на скачкахъ, въ клубахъ, тратитъ десятки и сотни милліоновъ на туалеты, на лошадей и женщинъ, предается, изо дня въ день, несмолкаемому карнавалу круглый годъ, и, въ особенности, съ новаго года до іюльскихъ жаровъ. Камертонъ даютъ этой плутократіи разжившіеся буржуа разныхъ ступеней и калибровъ.