Можетъ-быть, дѣло и не дойдетъ до революціоннаго взрыва всей увріерской массы Парижа и Франціи; но буржуа уже чувствуютъ теперь, что имъ нельзя покоиться на лаврахъ. Соціальный вопросъ — въ воздухѣ. Палата до сихъ поръ боится вотировать какую-нибудь коренную реформу, потому что представительство, на двѣ трети, состоитъ изъ депутатовъ, выбранныхъ въ сельскихъ общинахъ Франціи; но городскіе избиратели уже посылаютъ въ Палату нѣсколько десятковъ депутатов-социалистов. Этого трудно было ожидать двадцать пять лѣтъ тому назадъ послѣ того, какъ кровавая катастрофа коммуны заставила всѣ руководящіе классы Франціи дрожать за свои животы.
Парижскій народъ, какъ бы на него ни смотрѣть и что бы подъ нимъ ни разумѣть, былъ ближе всего остального населенія Франціи къ центру власти, ко всѣмъ событіямъ и перемѣнамъ въ общественномъ мнѣніи. Каждый грамотный увріеръ покупаетъ теперь газету въ одно су и ежедневно вбираетъ въ себя всѣ тѣ разрывныя идеи, которыя должны, по увѣренію его вожаковъ, дать ему въ ближайшемъ будущемъ если не Эльдорадо, то другой, болѣе справедливый общественный строй.
И какъ же можетъ-быть иначе, если руководители буржуазной публики — публицисты и депутаты, и не причисляющіе себя къ крайнимъ соціалистамъ, все-таки безпощадно клеймятъ бездушіе и эксплуатацію руководящихъ классовъ?
Какъ разъ къ веснѣ 1895 г. весь Парижъ и высшей интеллигенціи, и увріеровъ, захаживающихъ въ cabinets do lecture— перечитывалъ книжку Клемансо «La melee socialc», составленную изъ передовыхъ статей, которыя онъ печаталъ въ газетѣ «Justice», какъ главный редакторъ. И даже такія безпощадныя обличенія не выгораживаютъ ихъ авторовъ передъ ихъ избирателями. Клемансо провалился на выборахъ, вѣроятно, потому, что избиратели не считали его своимъ человѣкомъ, заподозрили, его поведеніе, когда разразилось скандальное дѣло о подку пахъ. И такая вотъ книжка можетъ показать каждому ино странцу — на чемъ теперь обязаны выѣзжать всѣ, кто желаетъ привлечь на свою стороиу симпатии «четвертаго сословія».
Въ течение цѣлыхъ двадцати пяти лѣтъ шла пропаганда идей, расшатывающихъ теперешній соціальный складъ общества, и въ этом движеніи до сихъ поръ играютъ гораздо болѣе видную роль отдѣльные вожаки, а не масса хотя бы парижскихъ рабочихъ. Дѣло идётъ не о томъ, чтобы уничтожить или уменьшить нищету; а о томъ, чтобы перестроить все общественное зданіе. Въ Парижѣ никогда не было, да и до сихъ поръ нѣтъ такихъ рѣзкихъ и бросающихся въ глаза контрастовъ между сытыми и голодными, какъ, напр., въ Лондонѣ. Надо много походить по народным кварталамъ, чтобы встрѣтитъ такихъ оборванцевъ, какихъ вы можете видѣть по всему н, и въ особенности въ нѣкоторыхъ его пунктахъ. Голодающій пролетарій все-таки же въ Парижѣ исключеніе. Огромное большинство рабочаго населенія, достигшаго теперь цифры болѣе восьмисотъ тысячъ человѣкъ, кормится и, сравнительно съ другими странами, за исключеніемъ Англіи, добилось весьма порядочныхъ заработковъ. Тутъ гораздо больше дѣйствуютъ мозг, идейная работа, протесты, которые все больше и больше питаются разрушительными инстинктами и теоріями всякаго рода. Если посмотрѣть со стороны, то иначе и не могло быть къ концу вѣка въ республикѣ, гдѣ все держится за всенародное голосованіе — рабочая масса должна, рано или поздно, наложить свое veto иа все то, что ей кажется эксплуатации ея труда…
Но вотъ что и меня лично, и многихъ изъ иностранцевъ, знакомых съ Парижем, продолжало удивлять: какъ это въ такомъ городѣ, гдѣ скопился чуть не милліонъ пролетаріевъ— они до сихъ поръ такъ мало организованы? Еще внѣ Парижа, въ каменноугольныхъ мѣстностяхъ — рабочіе сплотились въ союзы, вродѣ англійскихъ «Trade Unions», но въ самомъ Парижѣ, т. е. въ пеклѣ соціальных протестовъ и революціонныхъ броженій вся эта почти милліонная масса не имѣ;ла такого денежного фонда, который позволили. бы ей начинать и поддерживать энергическую борьбу съ капиталомъ, съ ненавистнымъ ей буржуазнымъ порядкомъ вещей.