Буржуа боится рабочаго движенія и все-таки же не желаетъ быть великодушнѣе и разстаться съ тѣмъ, что ему удалось захватить и пріобрѣсти всякими правдами и неправдами. По своему, онъ правъ. И теперь уже самыя крупныя схватки между капиталомъ и трудомъ происходятъ въ сферѣ предпріятій, безъ личнаго характера. He хозяинъ и его батраки стоятъ другъ противъ друга, а рабочіе и компанія, анонимное общество. И внѣ Парижа, и въ Парижѣ стачки вспыхиваютъ почти исключительно въ очень большихъ предпріятіяхъ, которыя ведутся обществами, а не отдѣльными хозяевами.
Для Парижа всего чувствительнѣе дѣлаются, въ послѣдніе годы, стачки извозчиковъ и прислуги омнибусовъ. И то, и другое мнѣ привелось видѣть. И каждый разъ дѣло кончалось соглашеніемъ. Стачка кучеровъ и кондукторовъ омнибусовъ и конокъ смутила парижанъ въ первый день, когда только одна треть каретъ могла выѣхать. Ожидали большихъ безпорядковъ На перекресткахъ бойкихъ улицъ цѣлые дни стояли конные «gardes républicaines» и на нижнихъ площадкахъ и имперіалахъ виднѣлись полицейскіе сержанты. На четвертый день движеніе омнибусовъ пришло уже въ норму; а черезъ недѣлю о стачкѣ не было уже и помину. Это опять показало все то же отсутствіе центральной организаціи въ парижской рабочей массѣ. Слишкомъ много находится желающихъ заработка, а денежныхъ фондовъ нѣть, чтобы продлить борьбу на цѣлый мѣсяцъ и больше. Нельзя сказать, чтобы парижскій буржуазный людъ тотъ, который ѣздитъ въ омнибусахъ и фіакрахъ— оставался равнодушенъ. Въ обѣихъ стачкахъ общественное мнѣніе сочувствовало забастовщикамъ и съ интересомъ слѣдило за подробностями переговоровъ и домогательствъ. И тутъ, какъ и въ болѣе серьёзныхъ схваткахъ между капиталомъ и трудомъ крупнѣйшихъ нромышленныхъ предприятий, выясняется всегда невозможность для аммнпнстрацін акціонернаго общества идти на уступки дальше извѣстнаго предѣла. Акціонеру давайте дивидендъ: если онъ упадетъ ниже простой ренты — предпріятіе рухнетъ. Стало быть, тутъ временныя соглашенія только заслоняютъ немного неизбежность дальнѣйшей, болѣе радикальной борьбы. Буржуа очень хорошо видитъ и чувствуетъ, что дѣло идетъ не о чемъ другомъ, какъ объ упраздненіи всего существующаго порядка вещей; но по доброй волѣ онъ не въ состоянии поддерживать никакую радикальную реформу. Даже и въ таких стачкахъ, какъ, напр., омнибусная, гдѣ онъ желалъ, чтобы кучера и кондукторы получали большее содержаніе— онъ все-таки не шелъ до самой сути, не хотѣлъ сознаться, въ массѣ, что такой порядокъ немыслимъ въ городѣ, какъ Парижъ, гдѣ существовала всею одна привилегированная компанія. Стачки могутъ повторяться каждый годъ, и каждый годъ Парижъ будетъ встревоженъ опасеніемъ, что всѣмъ небогатымъ людямъ придется ходить пѣшкомъ. И городское представительство, гдѣ всѣ почти гласпые — люди самыхъ передовыхъ политическихъ и соціальныхъ идей — не можетъ пойти на небольшую жертву: заплатить неустойку обществу и уничто жить привилегію, вызвать къ жизни болѣе свободную конкуренцію. Такая конкуренція, конечно, не позволитъ одному обществу такъ упорствовать въ вопросѣ заработной платы своихъ служащихъ.
Но буржуа продолжаетъ бояться. He выдумка и не игра воображенія то, что въ тѣ-же годы въ Парижѣ произошло нѣсколько динамитныхъ взрывовъ; не тайна и что президенть республики погибъ отъ руки фанатика. Эти покушения сразу освѣтили картину: не политическая агитація, а непримиримая вражда къ существующему порядку вещей — вотъ что обозначали эти смертоносные опыты. Виновники были казнены и теперь все какъ-будто стихло, но надолго ли? Гильотина прекратила жизнь нѣсколькихъ человѣкъ, но идеи, разъ забравшись въ мозгъ и найдя такую почву, какъ теперешнія соціальныя схватки происходящія во Франции — не умираютъ, онѣ слѣдуютъ своему роковому ходу.
Къ какимъ двумъ главнымъ движениямъ сводятся эти идеи? Къ социализму, въ разныхъ его оттѣнкахъ, и къ анархіи. Последнее слово принадлежитъ ей въ чемъ легко убѣдится всякій, кто захочетъ ознакомиться хоть немного съ тѣмъ, что говорилось, писалось и дѣлалось тогда въ Парижѣ. И судьбѣ угодно было, чтобы и соціализмъ въ его самой крайней формѣ, и анархизмъ— шли извнѣ. Нѣмецкій еврей Марксъ и русскій дворянинъ Михаилъ Бакунинъ — вотъ какія фигуры всплываютъ на фонѣ этой картины.
Теперь социализм сдѣлался уже, какъ французы выражаются, «vieux jeu». Въ какихъ-нибудь десять пятнадцать лѣтъ онъ офиціально проникъ въ палату и его самые крупными, блестящими и опасными для буржуа поборниками являются представители интеллигенціи. Въ палатѣ, долго засѣдалъ только одинъ настоящій увріеръ въ блузѣ. А кто занялъ положеніе перваго тенора въ персоналѣ депутатовъ-соціалистовъ? Жоресъ, бывшій профессоръ, еще очень недавно обращенный в эту вѣру, и затѣмъ Лафаргъ. Буржуазно республиканскому большинству Палаты приходится считаться не съ безвѣстными агитаторами, а со своими собратьями, которые пускаютъ въ ходъ талантъ, умъ, знаніе, энергію. Но все это, до сихъ поръ еще, разбивается о твердыню капитала и буржуазнаго стяжанія. Но не Жоресы и не Лафарги подготовили почву, были первыми распространителями различныхъ толковъ соціализма. Два человѣка очень долго считались самыми вліятельными вожаками: это Гэдъ п Аллемàнъ. Гэдизмъ есть парижскій марксизмъ. И, казалось бы, ученіе, по которому всѣ орудія производства должны перейти въ руки рабочаго класса затѣмъ, чтобы сложился государственный строй съ сильной цетральной организаціей — такое ученіе должно бы придтись по душѣ каждому истому французу. Но гэдизмъ вовсе не послѣднее слово парижскаго движенія. Даже и сторнники идей Маркса распадаются на нѣсколько группъ; есть и чистые революционеры, и постепеновцы — такъ называемые — «поссибилисты». Один проповедует мирную борьбу чисто экономическаго характера, равнодушны къ вопросу формы правленія; другіе придаютъ социальной пропагандѣ болѣе острый характеръ и готовы воспользоваться всякимъ поводомъ для революціонныхъ вспышекъ. Но есть уже программа, которую готовы подписать различныя партіи и группы, какъ общия ріа desideria, безъ которыхъ немыслимо никакое преобразование соціальнаго строя.