И нельзя отрицать того факта, что вѣроучителемъ анархизма былъ первоначально Михаилъ Бакунинъ, а тогда состоялъ другои русскій же эмигрантъ, котораго и парижскіе анархисты признавали своимъ вожакомъ. Я не стану здѣсь вдаваться въ разборъ анархіи, какъ ученія; это завело бы меня слишкомъ далеко, замѣчу только, что во всемъ томъ, что мнѣ приводилось читать и слышать, у вожаковъ анархизма замѣчается упорная вѣра въ то, что разъ современный строй общества будетъ разрушенъ до тла, люди разомъ преобразуются; не останется ни преступниковъ, ни идіотовъ, ни неврастениковъ, ни безчисленныхъ другихъ примѣровъ вырожденія. A для своей полемики, для доводовъ и доказательствъ, они пользуются всѣмъ и всѣми безъ разбору: ссылаются и на Толстого, и на Ницше съ одинаковой убѣжденностью и до сихъ поръ не стѣсняются тѣми противорѣчіями, въ которыя безпрестанно впадаютъ.
Но анархія сильна тѣмъ, что она исходитъ изъ проповѣди наслажденія, все того же «жуирства», какое мы видимъ и въ теперешнемъ буржуазномъ обществѣ Франціи и другихъ странъ. На этой почвѣ могутъ всѣ сойтись. Тутъ нѣтъ никакого суроваго принципа, требующаго отреченія отъ своего я. Напротивъ, анархія, какъ нельзя больше, отвѣчаетъ тому чудовищному развитію личныхъ инстинктовъ, какое мы замѣчаемъ съ конца 19-го вѣка. И она же даетъ пищу самому безпощадному издѣвательству надъ всѣмъ, что отзывается авторитетом, что освящено преданием, что требуетъ дисциплины, добровольнаго подчиненія извѣстнымъ началамъ, правиламъ, учрежденіямъ или договорамъ. Мнѣ кажется, что теперешній парижскій анархизмъ служитъ нагляднымъ средствомъ, особенно для иностранцевъ: видѣть до чего расшатаны всѣ понятия и принцины, на которыхъ до сихъ поръ держались государство и общество, и какъ разъ въ томъ, довольно уже обширномъ классѣ столичнаго населенія, который готовъ будетъ при всякомъ удобномъ случаѣ вызвать всеобщую передрягу…
Въ тотъ разъ, прожилъ я всю весну въ Парижѣ и могу сказать: безъ устали прнсматривалея ко всевозможнымъ сторонамъ его жизни… Снаружи эта столица мира повидимому живеть такъ же, какъ и сорокъ лѣтъ назадъ, а подъ внѣшнимъ слоемъ ея блестящей культуры копошатся микробы, готовые подъѣсть устои всего зданія. И какъ бы кто изъ насъ ни былъ далекъ отъ разрушительныхъ идей и стремленій, онъ долженъ придти къ вопросу: все зданіе не стоитъ ли на пескѣ? Руководящіе классы, міръ сытыхъ хищниковъ и рантьеровъ живетъ такъ, какъ въ концѣ ХѴIII столѣтія доживало свой вѣкъ высшее общество Франціи, цинически повторяя: «Apres nous le deluge»! Будь это иначе, пропаганда анархическихъ идей не могла бы такъ быстро поднять голову. И безпощадное отрицаніе существующаго порядка вещей объединяетъ теперь самый опасный классъ общества: умственный пролетариат — всѣхъ неудачниковъ, дошедшихъ до ожесточенія, а также и всѣхъ мечтателей, болѣе великодушныхъ, которымъ сдѣлалось до, нельзя противнымъ царство наживы, тщеславія, грязи и пошлости всякаго рода — въ томъ, что составляетъ теперешнюю Францію власти, капитала, спекуляціи, свѣтскаго и всякаго другого жуирства.
Одинъ мой соотечественникъ, живущій въ Парижѣ съ половины 60-хъ годовъ, говоря со мною объ успѣхахъ соціализма и о нѣкоторыхъ выдающихся членахъ Палаты, принадлежащихъ къ этой партiи, вродѣ Лафарга и Жореса, выразился так: —Эти господа нашли очень вѣрную и остроумную формулу. Они считаютъ себя носителями совсѣмъ другого темперамента чѣмъ все то, что было, до сихъ поръ, въ политической и общественной борьбѣ, сосредоточено въ Палатѣ.
Да, это — появление другого темперамента; но соціалисты; разныхъ оттѣнковъ и депутаты и вожаки рабочих, не попавшіе еще въ Палату, сами очень хорошо знаютъ, что въ глазахъ теперешнихъ вожаковъ анархистскаго движения въ Парижѣ они почти такие же буржуа ретрограды и гасильники. Они хотѣли бы побѣдить анархистское движение и не могутъ. Анархисты смотрятъ на нихъ, какъ на будущихъ узурпаторовъ, еслибъ только социалистамъ удалось создать экономи ское государство съ центральной властью. Иначе и не можеть быть для сторонниковъ того ученiя, по которому всякая власть есть зло и всякое принужденiе возмутительное безобразие. На нашихъ глазахъ происходитъ нѣчто такое, что было въ первый вѣкъ христіанской эры, съ тою только разницею, что теперь въ такомъ огромномъ европейскомъ центрѣ, какъ Парижъ, анархисты — если только они не пускаютъ въ ходъ динамить— могутъ производить свою пропаганду вполнѣ свободно.
Я въ этомъ убѣдился, попадая н3а ихъ сборища. Самымъ кранорѣчивымъ и пламеннымъ проповѣдникомъ анархизма сдѣлался, въ тогдашнее время, Себастьенъ Форъ. Онъ тогда еще не проникъ въ Палату, но, можетъ быть, какой-нибудь округъ Парижа н выберетъ его въ ближайшемъ будущемъ. Въ маѣ мѣсяцѣ, который я провелъ весь въ Парижѣ, этотъ Себастьенъ Форъ сзывалъ сторонниковъ и противников анархіи на цѣлый рядъ бесѣдъ (conferences) которыя онь называлъ «publiques et contradictones», т. е. такихъ, на которыхъ допускаются п прения, послѣ рѣчи или проповѣди — назовите какъ хотите — главнаго оратора. Этотъ Форъ — бывшій семинаристъ, что опять-таки весьма пикантный п знаменательный фактъ. Готовясь въ проповѣдники, онъ выработалъ себѣ особый восторженный тонъ и, хотя довольно банальную, но обильную діалектику, способность импровизировать, не прибѣгая даже къ конспекту, цѣлыми часами.