На фабрикахъ стальныхъ и серебряныхъ издѣлій капиталъ и труд ихъ взаимодѣйствіе и антагонизмъ — такъ рѣзко не выставляются, какъ въ огромныхъ акціонерныхъ сталелитейныхъ заводахъ. гдѣ мнѣ, благодаря моимъ лондонскимъ рекомендаціямъ, былъ оказанъ всюду очень радушный пріемъ. И тамъ, отъ техническихъ директоровъ и нарядчиковъ я получалъ все такой же отвѣтъ на мои вопросы о матеріальномъ положеніи рабочихъ и о томъ, какія идеи преобладаютъ среди пролетаріевъ Шеффильда. Кто бывалъ на сталелитейныхъ заводахъ. тотъ знаетъ, какъ внушительно дѣйствуютъ на свѣжаго человѣка картины, какія мечутся вамъ въ глаза, куда бы вы ни заглянули: раскаленныя зіяющія жерла, колоссальные молоты, столбы искръ, грохотъ, куски стальныхъ корабельныхъ обшивокъ, трубы, оси, цилиндры, стержни, и посреди всего этого грохота, шипѣнія, треска, столбовъ пламени и отраженія краснаго огня — рабочій, въ кожаномъ фартукѣ, съ засученными рукавами, молчаливый, двигающійся неторопливо, умѣющій обходиться съ расплавленною сталью, какъ мы обходимся съ теплой и холодной водой на умывальномъ столикѣ.
И тутъ, на одномъ какомъ-нибудь заводѣ, вродѣ всемірно извѣстнаго Атласа — вы можете ознакомиться съ разными ступенями, черезъ какія трудъ проводитъ рабочаго, отъ батрака, употребляемаго для передвиженія грузовъ, до нарядчика, руководящаго цѣлой какой-нибудь спеціальной отраслью производства.
Общее впечатлѣніе нисколько не грустное и не подавляющее. Вы видите, что въ каждомъ сидитъ не рабъ, а человекъ, знающій себѣ цѣну, по своему довольно развитой, чувствующій, что онъ не мизерабль, выброшенный на улицу, а членъ какой-нибудь сильной ассоциации. Старший нарядчикъ и инженеры, вплоть до директоровъ, обращаются съ нимъ спокойно и вѣжливѣе, мягче, чѣмъ это было бы въ Гермаши, или у насъ. Вы рѣже подмѣтите въ выражении лица, въ тонѣ рабочаго тотъ внутренній огонь зависти и ненависти, какой проскаль зываетъ въ нѣкоторыхъ. французскихъ увріерахъ. Скорѣе вы замѣтите, что всякий сколько-нибудь искусный рабочий смотритъ на своего ближайшаго начальника, какъ на равного себе, зная, что и онъ, если у него окажется больше смѣтки и трудолюбія, займетъ такое же положеніе.
И вопросъ о трехъ «упряжкахъ», т.-е. о восъмичисовой работѣ, совсѣмъ не такъ абсолютенъ. При задѣльной платѣ, иначе и не можетъ быть. Прямой интересъ каждаго — наработать какъ можно больше, и я самъ видѣлъ, какъ напр., на фабрикахъ металлическихъ издѣлій уже пожилой рабочій, подготовляющій остовы металлическихъ чайниковъ на особой машинѣ, производитъ это съ неимовѣрной быстротой и можетъ, работая до десяти часовъ въ день, поставить до ста штукъ, получая за каждую отъ одного до двухъ пенни, что составитъ ежедневную задѣльную плату на русскія деньги въ два рубля съ полтиной, т.-е. онъ въ одинъ день получитъ столько, сколько павловскій. кустарь въ цѣлую недѣлю, работая (какъ я самъ наблюдалъ на разныхъ примѣрахъ) до пятнадцати и до семнадцати часовъ въ день!
Я возвращался изъ Шеффильда въ Лондонъ съ такимъ выводомъ, что если судить по этому центру рабочаго класса въ Англіи, борьба между капиталомъ и трудомъ будетъ итти не такъ, какъ въ Парижѣ: у англійскихъ пролетаріевъ припасено уже не мало денежныхъ средствъ; они совсѣмъ не огульно увлекаются идеей разрушенія существующаго порядка вещей, въ нихъ заложено гораздо больше тѣхъ привычекъ, правилъ и взглядовъ, какіе на континентѣ признано считать буржуазными, что въ руководящихъ классахъ, въ образованныхъ и достаточныхъ людяхъ интересъ къ дѣйствительно бѣдному пролетаріату все поднимается, что, съ другой стороны, въ рабочей массѣ, которая умѣетъ сводить концы съ концами, преобладаетъ стремленіе стоять на собственныхъ ногахъ и не поддаваться ни на какія заигрыванья патроновъ, не надѣяться также и на правительственную власть.
И только что я вышелъ изъ вагона на одной изъ станцій Лондона, какъ наткнулся на нѣсколько мрачныхъ фигуръ уличныхъ «пауперовъ», которые длинной процессіей, по одному человѣку въ рядъ, двигались по краю тротуара, неся на желѣзныхъ помочахъ высокія деревянныя афиши, приглашающія публику въ какой-то кафе-шантанъ. Точно на подборъ была эта коллекція головъ и туловищъ. Ихъ нельзя было назвать оборванцами въ нашемъ смыслѣ. Почти всѣ были довольно прилично одѣты, въ потертыхъ пальто и сюртукахъ. Но отъ всѣхъ ихъ фигуръ вѣяло закоренѣлой бѣдностью и даже нищетой, и эти «сандвичи» — если вы мнѣ позволите эту метафору — сотнями и тысячами поглощаются лондонскимъ минотавромъ. И они-то всего болѣе заставляютъ сжиматься сердце всѣхъ, кто и между сытыми способенъ переживать вчужѣ безпомощность и одичаніе столичнаго пролетаріата.