Какъ теперь помню маленькую сцену въ камерѣ одного изъ мировыхъ судей Лондона. Полисмэнъ поймалъ уличнаго пикпокета, засунувшаго руку въ карманъ юбки какой-то дамы. Воришка былъ мальчикъ лѣтъ десяти — двѣнадцати и оправдывался довольно оригинально: онъ все повторялъ, что ему хотѣлось «почесать собственное колѣно», но что рука его какъ-то очутилась, помимо его воли, въ карманѣ юбки дамы. И когда судья приговорилъ его къ трехнедѣльному тюремному заключенію, то онъ, по знаку своей матери, пришедшей съ нимъ на разбирательство, зарыдалъ. Заплакала и мать; но не отъ огорчения и обиды за свое дѣтище, а только отъ того, что она останется въ течение трехъ недѣль безъ помощника по профессіи воровки.
На такихъ вотъ засѣданіяхъ у мировыхъ судей вы видите, какъ лондонская полиція входитъ во всѣ сферы городской жизни и какъ она необходима для той громадной машины, какую представляетъ собой городъ въ пять милліоновъ жителей. И тутъ все держится за классическій типъ полисмэна. Посмотрите на него, какъ онъ себя держитъ при допросѣ любого мошенника, схваченнаго имъ съ поличнымъ. Въ немъ все та же серьезность, при внѣшнемъ внушительномъ видѣ. Въ Европѣ лондонскій полисмэнъ — идеальный типъ полицейскаго и каждый иностранецъ, знающій Лондонъ давно, возвращаясь въ британскую столицу, прежде всего желаетъ найти тамъ все тѣхъ же полисмэновъ. Ихъ рослыя, плотныя фигуры, въ синемъ мундиры и войлочномъ шлемѣ, бравый видъ, размѣренный шагъ, сдержанныя движенія, дѣльные и короткіе отвѣты — все это вливаетъ вамъ въ душу спокойствіе. Въ улицахъ и на перекресткахъ, гдѣ идетъ огромное движеніе пѣшеходовъ и экипажей, полисмэны на своихъ постахъ поддерживаютъ неизмѣнный порядокъ, не прибѣгая ни къ крикамъ, ни къ дракѣ, ни къ побоямъ, ни къ суетливости. Онъ подниметъ руку — и цѣлая стѣна экипажей остаиовится, чтобы дать проходъ все прибывающимъ толпамъ пѣшеходовъ. И все это дѣлается одинаково строго и въ простоиародныхъ кварталахъ, и при въѣздѣ въ Гаіідъ-Паркъ.
Даетъ ли полисмэнъ свои показанія, какъ свидѣтель, передъ судьей или полицейскимъ инспектором, обходитъ ли онъ свой кварталъ ночью, попадаетъ ли въ одинъ изъ самыхъ разбойничьихъ притоновъ — онъ не усердствуетъ и очень немногимъ возмущается. Онъ исполняетъ только то, что входитъ въ кругъ его прямыхъ обязанностей; но не станетъ вмѣшиваться ни во что зря и стѣснять свободу обывателей.
Уличнаго надзора за женщинами и тогда не было въ Лондонѣ, и полисмэны, во время своихъ ночныхъ дежурствъ, оставались въ качествѣ наблюдателей. Вы возвращаетесь домой: поздно и видите иногда — какъ дежурный полисмэнъ всячески уговариваетъ какую-нибудь дѣвицу, выпившую лишнее, идти спать, доказывая ей, что она совершенно безполезно тратитъ свое время. Зато все, что дѣлается обязательнымъ для уличныхъ порядковъ Лондона, исполняется очень строго. И по этой части, каждый парижанинъ въ правѣ находить, что онъ стѣсненъ въ Лондонѣ больше, чѣмъ въ Парижѣ. Такъ, напр., въ половинѣ перваго всѣ публичныя мѣста должны быть закрыты, вплоть до пивныхъ и тавернъ. И, дѣйствительно, обойдите вы всѣ самые бойкіе кварталы, между половиной перваго и часомъ, и васъ никуда не пустятъ, между тѣмъ, какъ въ Парижѣ и на бульварахъ, и въ другихъ мѣстностяхъ, кафе закрываются гораздо позднѣе, а нѣкоторые кабачки и пивныя торгуютъ всю ночь, какъ это дѣлается и въ Берлинѣ, и въ Вѣнѣ. Точно также полиція слѣдитъ и за соблюденіемъ воскресеній, чѣмъ иностранцы, до сихъ поръ, такъ недовольны. И въ самомъ дѣлѣ, Лондонъ въ воскресенье — кажется до послѣобѣденныхъ часовъ совсѣмъ вымершимъ. Въ концѣ 60-хъ гг. мертвенность и безлюдіе бывали еще сильнѣе. Теперь больше ходитъ трамовъ, и желѣзныя дороги не такъ сокращаютъ число своихъ поѣздовъ, какъ это было прежде. Но до извѣстнаго часа, полиція не позволитъ открыть ни одного ресторана, ни одинъ bar, ни одну кондитерскую, а мясныя и колоніальныя лавки, и даже булочныя остаются закрытыми весь день. Точно также не позволитъ полиція ни одного спектакля; но отъ этого воскресный, вечеръ, въ бойкихъ кварталахъ Лондона, не получаетъ вовсе никакого благочестиваго оттѣнка. На тротуарахъ та же ярмарка проституціи; всѣ таверны и кабаки полны народомъ. И полисмэнъ, стоя на перекресткѣ, такъ же флегматически наблюдаетъ картины уличной распущенности, какъ и характерныя сцены всего болѣе поражающія иностранца — когда гдѣ-нибудь, въ де вять, въ десять часовъ вечера, на углу Гей-Маркета или на Лейстеръ-Сквэрѣ раздается голосъ уличнаго проповѣдника, или какой-нибудь религіозный кружокъ устраиваетъ цѣлую службу приносятъ фисгармонику, раздаются гимны въ перемежку сь чтеніемъ молитвъ и восторженными возгласами проповѣдника — все это въ свѣтѣ фонарей и факеловъ.