Что это дѣйствительно такъ, доказываетъ успех, другого лектора по истории французской: литературы — по моему мнѣнію — самаго даровитаго и содержательнаго изъ современныхъ парижскихъ критиковъ — Эмиля Фаге, книга котораго, представляющия собюю сборники переработанныхъ лекцій, стали проникать и къ намъ. Еще задолго до моей тогдашней поѣздки въ Парижъ, я заинтересовался этимъ критикомъ, въ которомъ нахожу талантливаго продолжателя лучшихъ традиций и пріемовъ, завещанныхъ Сенъ-Бёвомъ и Тэномъ. Онъ еще не выступалъ какъ теоретикъ, не предлагадь еще своей эстетической теоріи и не доработался еще до обобщеній научно-философскаго характера; онъ ограничивается обстоятельными монографіями о самыхъ крупныхъ французскихъ писателяхъ цѣлаго ряда вѣковъ, начиная съ шестнадцатаго вѣка. Мнѣ хотѣлось и лично познакомиться съ нимъ и побесѣдовать на тему его этюдовъ. Эмиль Фаге— «un normalien», т. е., какъ и большинство университетскихъ преподавателей, бывшій воспитанникъ Высшей Нормальной Школы. Ему лѣтъ за пятьдесятъ; по внѣшнему виду онъ совсѣмъ не похожъ на профессіональнаго педагога и еще менѣе на бульварнаго журналиста: небольшого роста, скромно одѣтый, смахивалъ скорѣе по типу наружности, на нестараго военнаго въ штатскомъ платьѣ, съ очень пріятнымъ, живымъ тономъ. He прошло и пяти минутъ, какъ мы уже бесѣдовали такъ, какъ будто были давно знакомы. Я нашелъ въ немъ замѣчательную чуткость и воспріимчивость къ новымъ вѣяніемъ въ литературѣ и критикѣ, и въ то же время вѣрность своему основному направленію: изучая произведенія литературнаго творчества съ художественной стороны, доказывать связь съ движеніемъ идей знаменующихъ собою прогрессивныйходъ человѣчества. И въ рѣдкомъ французѣ его поколѣнія, да еще въ питомцѣ Нормальной Школы, вы найдете такое сме лое отношение ко многимъ установленнымъ репутаціямъ, что онъ доказалъ своими этюдами о Вольтерѣ и Викторе Гюго. И вотъ такие серьезные и вмѣстѣ съ приятные лекгоры, какъ Эмиль Фагё — беруть уже передъ своей публикой вовсе не одними цвѣтами и конфектами: они изучаютъ писателя передъ своей аудиторией шагь за шагомъ, съ приемами детальнаго анализа. И если ихъ посѣщаютъ свѣтские, люди, въ томъ числѣ много дамъ, то они привлекаютъ ихъ не такъ, какъ блестящая и часто довольно тошная болтовня разныхъ модныхъ confercnciers на правомь берегу Сены. Фаге читалъ въ томъ же огромномъ «amphitheatre provisoire» старой Сорбонны, какъ и Ларуме. Ходило къ нему поменьше народу; но все-таки амфитеатръ на двѣ трети занятъ и въ этой массѣ половина — женщины и студенческаго, и свѣтскаго типа. В весенний семестръ 1895 г. он читалъ о поэтахъ шестнадцатаго вѣка, мало извѣстныхъ и французской публикѣ, и аудиторія слушала его съ больщим вниманіемъ, не тяготилась разными подробностями и цитатами, не представлявшими никакого животрепещущаго интереса минуты.
Характерны для послѣднихъ годовъ и двѣ кафедры, представляющія собою два полюса идей и настроеній: это — кафедра психологіи, которую въ «Collège de France» занималъ Рибо, авторъ нѣсколькихъ прекрасныхъ сочиненій, извѣстныхъ и русской публикѣ въ переводахъ и — спеціалистъ по санскритской литературѣ Рони, (въ Сорбоннѣ) сумѣвшій нѣсколько лѣтъ тому назадъ вызвать въ парижанахъ увлеченіе буддизмомъ и личностью самого Будды, Сакіа-Муни. Въ одну из моихъ лѣтнихъ поѣздокъ въ Парижъ я захаживалъ къ Рони. Онъ читалъ, а можетъ быть, и до сихъ поръ читаетъ, въ одной изъ самыхъ убогихъ аудиторій Сорбонны, куда надо проникать по узкимъ проходамъ и лѣсенкамъ. Слушателей интересовалъ онъ больше пожилыхъ и самаго разнокалибернаго состава. Рони говорит очень возбужденно и часто впадаетъ въ словообиліе; строго научнаго интереса лекціи его не имѣютъ; а на русскихъ весь тонъ производитъ скорѣе томительное дѣйствие. Курьезно только то, что онъ о Сакиа-Муни говорилъ, какъ о своемъ личномъ знакомомъ. Въ этой аудиторій чувствовался отголосокъ тѣхъ новѣйшихъ броженій, какія проявились между прочимъ и въ необуддизмѣ. Совсѣмъ не тѣмъ духомъ вѣяло въ довольно обширной залѣ, гдѣ Рибо читалѣ свои лекціи но психологіи. Онъ остался вѣренъ научному методу. Его преподаваніе всего болѣе поддерживаетъ научныя идеи и стремленія, хотя Рибо нельзя считать послѣдователемъ положительной философіи въ тѣсномъ смыслѣ. И въ его аудитории, если не преобладали женщины, то составляли но крайней мѣрѣ, половину слушателей Он пользовался этимъ сочувствіемъ женской публики съ первыхъ же годовъ своего преподавания, по формѣ не особенно блестящаго, но нисколько не сухого, доступнаго и серьезнаго вмѣстѣ.