Съ того времени, когда Фредерикъ Гаррисонъ выступалъ смѣлымъ изобразителемъ англійской палаты — утекло не мало воды. Многое значительно порасшаталось въ вѣковыхъ понятіяхъ и принципахъ дредставителей страны. Въ концѣ шестидесятыхъ годовъ врядъ ли засѣдали въ Нижней палатѣ, хотя двое депутатовъ, которые бы были такого оттѣнка мнѣній, какъ тогдашніе знаменитые два французскихъ эмигранта— Луи-Бланъ и Ледрю-Роллэнъ: одинъ — соціалистъ, другой — радикалъ-якобинецъ. Про Луи-Блана я еще поговорю въ другой главѣ; а Ледрю-Роллэнъ показался мнѣ тогда застывшимъ въ радикально-республиканской программѣ 1848 г., и вообще гораздо ниже своей репутаціи, постарѣлымъ и обрюзглымъ. И онъ, разумѣется, свысока трактовалъ парламентскіе порядки Англіи. Такого якобинца, какъ онъ, въ тогдашней палатѣ не было; зато и тогда уже начинали бродить элементы, которые къ дальнѣйшему десятилѣтію сказались въ посылкѣ въ Нижнюю Палату явныхъ сторонниковъ соціалистическихъ идей.
Передъ самымъ паденіемъ кабинета Розбери, одинъ изъ депутатовъ радикальнаго оттѣнка, искренно сочувствующій интересамъ рабочей массы — извѣстный профессоръ Стюартъ— пригласилъ меня посидѣтн и выпить чашку кофе на громадной террасѣ Парламента. Онъ приходился зятемъ одному изъ популярнѣйшихъ людей Великобританіи и британскихъ колоній — фабриканту горчиды Кольману. И этотъ благообразный старецъ, извѣстный своими рекламами, а также и великодушнымъ отношеніемъ къ рабочимъ, попалъ въ члены Парламента. Зять познакомилъ меня съ нимъ и мы втроемъ, глядя на великолѣпную панораму рѣки и набережныхъ, долго бесѣдовали о тогдашнемъ политическомъ настроеніи и шансахъ партіи виговъ: остаться вовласти. И эта бесѣда, и многія другія, какія мнѣ случалось вести съ чинами Парламента и съ журналистами — отзывались уже новыми вѣяніями. Вы не чувствовали прежнихъ рѣзкихъ граней и вѣковѣчныхъ устоевъ. Начиналъ значительно пробиваться разъѣдающій духъ, и тонъ разговоровъ и сужденій дѣлался часто скептическій. О соціализмѣ и соціалистахъ говорили безпрестанно, и одинъ членъ Парламента шутливо замѣтилъ мнѣ:
— Нынче ни за кого нельзя ручаться. И тори, и виги одинаково тронуты духомъ времени.
Парламентъ, его порядки, тонъ преній (хотя они уже и доходили до рукопашнаго боя), личности многихъ депутатовъ и министровъ — все это оставляло въ васъ однако же впечатлѣніе чего-то болѣе солиднаго и своеобразнаго, отзывалось той простотой и высшей порядочностью, которыя вы очень рѣдко встрѣчаете во Франціи, въ той же сферѣ. За нѣсколько дней до паденія министерства Розбери, я сидѣлъ въ небольшомъ кабинетѣ при одной изъ парламентскихъ комиссій, у тогдашняго министра торговли и промышленности — всемірно извѣстнаго ученаго профессора Брайса, бодраго старика съ бѣлыми, какъ лунь, волосами. До какой степени весь умственный и нравственный складъ такого британскаго министра разнился отъ обычной физіономіи тѣхъ политиковъ, которые попадаютъ въ Парижъ на министерскую скамью!.. Вы чувствовали, что для такого крупнаго дѣятеля въ области науки министерскій постъ есть только исполненіе своей гражданской обязанности. Падеть кабинетъ — и онъ долженъ будетъ выйти въ отставку. Но имя его отъ этого не умалится, между тѣмъ какъ вчерашний министръ на берегахъ Сены сегодня, послѣ паденія кабинета, превращается въ ничтожество, у котораго нѣтъ ничего за душой.