Теперь, впервые за время этого невообразимого гама, смеси нежной музыки, птичьего щебета в темноте ночи, он все понимал и осознавал.
(Музыка? Что..?)
Маленький разноцветный шар, наполненный светом, промелькнул перед его взглядом во вспыхивающем, сияющем отверстии Талисмана, а потом вспорхнул в клубящуюся, двигающуюся внутренность. Джек моргнул. Действия Джека и Талисмана совпали. Последовало еще одно движение, теперь у Джека было время, чтобы заметить передвижение голубого, коричневого и зеленого внутри крошечного глобуса, очертание морского побережья, маленькая гряда гор. В том крошечном мире, казалось ему, стоял парализованный Джек Сойер, смотря вниз на еще более крохотное цветное пятнышко, и на том пятнышке тоже стоял Странник Джек размером в пылинку, смотря на мир размером в атом. Еще один мир следовал за этими двумя, скручиваясь и раскручиваясь из расширяющегося облака Талисмана.
Его мать пошевелила правой рукой и застонала.
Джек откровенно разрыдался. Она будет жить. Теперь он знал это. Все было именно так, как говорил Спиди, и Талисман вливал жизнь в истощенное, измученное болезнью тело матери, убивая дьявола, убивавшего ее. Он подался вперед, желая, как и в своем воображении, поцеловать Талисман. Аромат жасмина и ирисов, зазеленевшей зелени наполнили его ноздри. Слезинка скатилась и зависла на кончике носа, сверкая, как бриллиант, во вспышках света Талисмана. Он увидел пояс звезд, проплывающий сквозь отверстие Талисмана, пульсирующее желтое солнце, плывущее в черном пространстве космоса. Казалось, что музыка заполнила Талисман, комнату, весь мир снаружи. Женское лицо, лицо незнакомки промелькнуло в отверстии. Детские лица, потом лица других женщин… Слезы текли по его лицу, когда он увидел промелькнувшее лицо его матери, с несравненными чертами Королевы полусотни картин. Когда он увидел собственное лицо, скользящее среди всех миров, рождающихся в Талисмане, ему показалось, что он сейчас лопнет от наплыва чувств. Он расширялся. Он дышал светом. И, наконец, осознал поразительные звуки, раздающиеся вокруг него, когда он увидел, что глаза его матери открылись… (во имя жизни, такие же живые глаза, как мир. Внутри Талисмана пришли к нему звуки тромбона и фанфар, всхлипы саксофона; смешанные голоса лягушек и горлиц, «Люди, познавшие мое волшебство, воскурят мне фимиам», до его уха донесся голос Вулфов, поющих свою песню луне. Вода билась о борт корабля, и рыба билась о поверхность озера, радуга ударилась о землю и о путешествующего мальчика, говоря ему, какой дорогой пойти, и ударившийся ребенок скривился и открыл рот; и здесь раздался оглушительный всплеск хора, поющего от всей души; и комната наполнилась дымящейся трелью поющего голоса, заглушающего все остальные звуки. Машины скрипели тормозами и заводы шипели, где-то лопнула шина, а где-то вознесся в небо фейерверк, и снова шепот любви и плач ребенка, а голос все подымался и подымался, и какое-то время Джек не осознавал, что он видит, а что нет).
Лили широко открыла глаза. Она разглядывала лицо Джека с удивлением, как будто хотела спросить: «Где же я нахожусь?» Это было выражение новорожденного, только что появившегося в этом мире. Затем она пошевелилась и глубоко вдохнула. И поток миров и наполнившихся галактик выплеснулся, а потом втянулся внутрь Талисмана, в такт ее дыхания. Они выплеснулись в радужном потоке. Они втекали ей в рот и нос… там они обустроились, посверкивая на ее болезненной коже, как выпавшая ржа, и утопали внутри. Какое-то мгновение его мама была одета излучением —
— на долю секунды его мать сама была Талисманом.
Вся болезнь слетела с ее лица. Это не случилось, как в фильме, постепенно. Это произошло мгновенно. Она была больна… а потом стала здорова. Здоровый румяней расцвел на ее щеках.
Истонченные, посеченные волосы, стали блестящими и шикарными, цвета темного меда.
Джек разглядывал ее, пока она смотрела в его лицо.
— О… о… мой Бог… — прошептала Лили.
Это радужное излучение теперь бледнело, но здоровье оставалось.
— Мама? — он подался вперед. Что-то как целлофан зашуршало под его пальцами. Это была хрупкая скорлупа Талисмана. Он отложил ее на ночной столик. Он смахнул несколько упаковок с таблетками, освобождая для него место. Некоторые разбились об пол, но это было неважно. Ей больше не нужны были таблетки. Он с поклоном положил скорлупу, подозревая, нет, зная, что даже это скоро исчезнет.