Но молодой человек не слышал ее предупреждения и продолжал двигаться, пока один из костылей не застрял в мостовой, заставив его потерять равновесие. Она заметила это и бросилась к нему, чтобы удержать его прежде, чем он упадет.
- Что за восхитительное оправдание для наслаждения украденным объятием, - подумал Терри, когда почувствовал руки Кенди вокруг своей талии, и свои руки, мгновенно достигнувшие тела молодой женщины. Он откинулся спиной к вишне, увлекая Кенди в свои объятия, пока они не оказались практически заперты друг другом в весьма компрометирующем положении. Он мог вдыхать мягкий запах ее волос, а несколько вьющихся прядок прошлись вечерним ветерком по его подбородку, стоило ему наклонить голову.
- Когда-то такое уже было, не так ли? - мурлыкнул он ей в ухо, посылая дрожь по всему ее телу.
Кенди застыла в объятии, смакуя тепло Терри и переполняющее блаженство его рук вокруг своей талии. Она не была к нему столь близко долгое-долгое время, хотела бы, чтобы очарование гипнотизирующей власти, которую он имел над ней, длилось вечно. Она почувствовала сильное желание преклонить голову на его груди, но могла ли она довериться ему и открыть свои чувства? Чувствовал ли он то же самое, или это было только игрой? Однако, ей не пришлось прямо сейчас принимать решение, насколько могла она доверять Терри, потому что шаги из коридора заставили ее оставить его руки, опасаясь быть обнаруженной в таком положении с одним из ее пациентов.
- Терри, пожалуйста, - умудрилась она сказать, когда уже высвободилась из его объятия, - попробуй опять, но на сей раз будь более осторожен, - попросила она, отступив назад. Он кивнул, проклиная себя за неспособность сказать хоть слово.
- Почему это все так трудно? - думал он, двигаясь снова. - Будто челюсть свело, и не хватает смелости сказать ей, что я чувствую. Иисусе, я веду себя хуже, чем подросток!
Молодая женщина некоторое время продолжала идти позади мужчины, но вскоре он попривык ходить на костылях, и она посоветовала сделать паузу. Было бы не очень хорошо утомить пациента в первый же день.
Они сели на каменную скамейку, чтобы смотреть на последние огни заката, который окрасил летнее небо, в то время как тающий месяц начал появляться на небесном своде под руку с вечерней звездой. Они хранили молчание, не зная, почему сумерки всегда одерживали верх над ними, когда они были вместе, как будто волшебная нить, объединившая их, могла быть более ясной в это время дня.
Кенди не могла не думать о других закатах, которые они делили в прошлом, и ее разум тут же умчался в незабываемое лето, что они провели вместе, в более веселой и беззаботной обстановке, так отличающейся от той, где жили они потом, - с тяжестью повзросления и грустной историей случайных встреч и разлук, которые они пережили.
Одна из тех редких ниточек, что плетут сеть наших воспоминаний, напомнила Кенди о вопросе, на который Терри не ответил утром, и она решила, что сейчас подходящее время, чтобы изложить его снова.
- Терри, - нарушила она молчание.
- А? - пробормотал он, все еще в некотором трансе.
- Почему ты не написал своей матери? - прямо спросила она, вопросительно глядя на него.
Терри повернул к ней голову. Он почувствовал, как этот вопрос яростно выбросил его из приятных медитаций. Из всех проблем, с которыми он имел дело, эта была последней, с которой он бы хотел разбираться, и Кенди была, разумеется, последним человек на Земле, которого бы он выбрал для такого обсуждения, прекрасно зная, что, рано или поздно, он истощил бы запас аргументов перед ее способностью убеждать.
- Это не твоя забота, - сказал он, уклоняясь от от ее настойчивого взгляда, боясь, для что она перейдет границы его самых скрываемых тайн, если он и дальше будет продолжать выдерживать ее взгляд.
Вопреки его желанию, его сердце заставило его вспомнить неразрешенный вопрос, который он оставил в Нью-Йорке в прошлом году.
Когда Терри возвратился в Америку после похорон своего отца, и дней, проведенных в Шотландии, мать пригласила его отобедать с ней однажды вечером. Многие месяцы мать и сын не виделись друг с другом. Терри был занят Гамлетом, болезнью и смертью Сюзанны, и, наконец, своей поездкой в Англию, в то время как его мать также была в турне по всему Западу страны.
Вечер прошел в атмосфере расслабленности, слов было сказано не особенно много, но это было то, как общались мать и сын, говоря больше своим молчанием, нежели словами. Как если бы длинные годы разлуки, которую они пережили в детстве Терри, помогли им освоить язык тишины. Тем не менее, в этом молчаливом диалоге Элеонора чувствовала, что несмотря на его молчаливость, душа ее сына была все еще в трауре, как это было в течение многих лет.
Элеонора прекрасно знала источник страданий своего дитя, но не могла понять, почему он ничего не сделал, чтобы снять с себя этот нелегкий груз. Долгое время она держала свое мнение при себе, зная о склонности своего сына скрывать свои чувства от всех, даже от нее. Но тем вечером она ощутила в Терри такую печаль, что не смогла удержаться от разговора.
- Терри, - рискнула она, наконец, заговорить, - могу я спросить тебя кое о чем, сын?
- Да, - ответил он, отпивая простую воду из своего бокала.
- Как долго ты собираешься носить траур? - спросила она, глядя на черный костюм своего сына.
- Я не ношу траур, мать, - ответил он, выходя из-за стола, немного опасаясь, что мать осмелится затронуть тему, которую он не желал обсуждать. - Я ношу черное, потому что мне так нравится.
Терри уселся на широкий диван в гостиной матери, надеясь, что актриса не настаивала на разговоре, но его надежды не оправдались.
- Тогда, Терри, - продолжила она, - сколько еще ты собираешься ждать прежде, чем начать жить своей жизнью? Пришло время оставить позади все плохие воспоминания о Сюзанне. Ты так не думаешь? - задала она вопрос, кладя руку на плечо молодого человека, и садясь рядом с ним на изящную кушетку.
- Ну, у меня есть кое-какие новые планы, если ты имеешь в виду это, - ответил он, не глядя в зеленовато-синие глаза матери.
- А твои планы включают любовь, сын? - рискнула она спросить.
Будто ужаленный в больное место, Терри встал и подошел к окну, не в силах оставаться спокойным, преследуемый беспокойством своей матери.
- Нет, мать, я не включаю любовь в мои планы, - меланхолическим тоном сказал он, наконец, рассеянно глядя в оконное стекло.
- Терри... - женщина сомневалась, но все же нашла смелость, чтобы выразить свои мысли, - ты когда-нибудь думал о том, чтобы найти ее?..
- Я не знаю, о ком ты говоришь, - резко ответил он, повернув голову, чтобы наградить мать одним из грозных взглядов.
Элеонора Бейкер обычно была доброй и мягкой женщиной, но сейчас она изо всех сил сражалась, чтобы иметь смелость говорить со своим сыном; и раз она начала, она планировала продолжать разговор до самого конца.
- Да, Терри, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, - сказала она энергичным тоном, который редко использовала вне сцены. - Ты знаешь, потому что нет другой женщины, кроме нее, о которой ты думаешь.
- Я не хочу продолжать этот разговор, мать, - предупредил он, пока контролируя свой нрав. Он не желал пускаться в болезненные объяснения помолвки Кенди, в глубине души веря, что горести, в которых мы не признаемся, причиняют меньше боли, потому что мы притворяемся, что их там нет.
- Но я думаю, что сейчас нам нужно поговорить, - настаивала Элеонора.
- Пожалуйста мать, прошу, пойми, - ответил он с последней каплей терпения.
- Понять? - спросила она, ошеломленная. - Я прилагала все усилия, чтобы понимать и уважать твои решения в прошлом, хотя очень переживала, видя тебя опустошенным. Я пыталась уважать твое безумное чувство долга, я даже постаралась принять твою помолвку.
- Ты никогда не любила Сюзанну, не так ли? - он сделал отчаянную попытку уклониться от темы разговора.
- Нет, и это правда, - ее ответ был серьезным. - Я бы никогда не смогла полюбить того, кто заставлял тебя так страдать, сын.