Я не самая примерная мать, Бог знает, я позволила тебе уехать, когда твой отец обещал мне, что у тебя будет лучшее будущее рядом с ним; это не то, когда ты уже вырос, и я могла бы проявлять ревность. Если бы ты любил Сюзанну, я бы поддерживала и одобряла вашу помолвку с нею, как я одобрила твои отношения с...
- Замолчи! - воскликнул он, не позволяя ей упомянуть имя, которое было для него как кинжал, вонзающийся в сердце. - Не произноси ее имени. Никогда!
- Но Терри, - настаивала женщина, тонкие черты которой отражали ее замешательство и боль, - я не понимаю, почему ты так наказываешь себя, когда ты можешь поехать на поезде в Чикаго искать свое счастье. Я знаю, ты все еще...
- ДОВОЛЬНО, МАТЬ! - заорал он в таком гневе, в каком его мать не видела долгие годы. - Я сказал, что не хочу говорить об этом, потому что в этом нет смысла. Прошлого не вернуть, и теперь я должен смотреть вперед, и в моем будущем я могу видеть только это, - заключил он, вынимая из пиджака листок бумаги и вручая матери.
Элеонора читала документ, не веря глазам своим. Когда она подняла все еще красивые синие звезды глаз, они были наполнены слезами, а ее дрожащая рука позволила листку упасть на пол.
- Сын мой, что ты наделал? - произнесла она с печалью и гневом. - Почему ты идешь на смерть, когда ты мог бы смотреть в лицо жизни, Терри?
- Я поступил в армию, чтобы защищать эту страну, которую я принял как родину, потому что она также и твоя, потому что я здесь родился, и здесь нашел свой собственный путь, - неистово сказал он, - но как вижу, ты не одобряешь мой патриотизм, как кажется, не одобряешь любое мое решение! - сердито выпалил он.
- Как я могу одобрить такое безумие?! - воскликнула она в отчаянии. - Как ты смеешь просить, чтобы мать согласилась с тем, что ее единственный сын собирается на войну!!! Ты жесток, Терри, так жесток!! - закончила она, ударяясь в слезы.
- Возможно, для мира было бы лучше, если бы я исчез, - бросил он, направляясь к двери, ища автомобильные ключи в кармане.
- Куда ты идешь, Терри? - спросила женщина, срываясь на крик, осознав, что молодой человек уходит.
- Мы уже пообедали, и поскольку я уезжаю на следующей неделе, у меня много дел, требующих завершения!
- Подожди минутку, Терри! - крикнула женщина, бросившись вслед молодому человеку и умудрившись, схватить его за руку. - Почему ты стремишься к своей гибели, Терри, сын мой?
- Потому что здесь, внутри, - он показал на грудь, - я уже мертв, мать. Кто знает, эта война может придать моей жизни некоторый смысл.
- Я не могу этого принять, ты ошибаешься, Терри, так ошибаешься, - вымолвила она между рыданиями. - Ты бежишь в обратную сторону. Ты должен был направиться к Кенди!
В конец концов, имя было произнесено. Два кратких слога проникли в уши Терри, и ярость, которую он подавлял в течение всего спора, наконец, перелилась через край.
- Я ВЕЛЕЛ ТЕБЕ ЗАМОЛЧАТЬ! - рявкнул он, высвобождая руку из хватки матери. - Когда ты научишься уважать мои решения!? Ты понятия не имеешь о том, что произошло. У тебя нет права читать мне лекции!
- Я имею право и обязанность предупредить тебя о твоих ошибках, сын! - возразила она в последней попытке воззвать к здравому смыслу Терри.
- Ты опоздала на несколько лет, мать, - съязвил он. - Всего хорошего!
И с этими словами он покинул дом и прыгнул в автомобиль, оставаясь глухим к просьбам матери, ослепленный собственной болью.
Неверно истолковав материнские доводы, он уехал из Америки, не повидавшись с ней, чувствуя, что даже его мать не смогла понять его и томящийся по единственной душе, которую он встретил, и которая тронула его так, как никто другой. В те дни он уже полагал, что даже Кенди отвернулась от него, выйдя замуж за другого человека. Хуже всего было то, что он ни на кого не мог возложить вину в такой неудаче, кроме как на себя. Именно он отпустил ее.
Терри не написал ни единой строчки своей матери за все время, что он был во Франции, и в первые месяцы он намеренно отказывался думать об этом деле. Но так как он снова увидел Кенди прошлой зимой, он не мог отрицать память о том последнем споре с актрисой. Он не мог забыть, как настойчиво она просила его найти Кенди, и он явственно чувствовал себя ужасно глупо, когда понял, что его мать была права.
Тем не менее, молодой человек никогда не был искусен в вопросе извинений, не найдя, таким образом, духу написать письмо, чтобы выразить свои сожаления за свое поведение, и признать свои ошибки. И теперь, единственный человек на Земле, имеющий силу заставить его сделать то, что он пока избегал, почти обнаружил его грех.
- Терри, - настаивала Кенди, - ты что, не слышишь меня?
- Э-э, да, - запнулся он, поскольку голос Кенди вернул его в настоящее.
- Тогда ответь на мой вопрос, - сказала молодая женщина, погружая в Терри зеленый огонь ее зрачков. - Почему ты не написал своей матери?
- Ну, времени не было, - брякнул он, не подумав, и секундой позже заметив, насколько глупым было его оправдание.
- Ты что, принимаешь меня за идиотку, Терри? - парировала Кенди, явно раздраженная. - Ты провалялся в постели больше месяца, и теперь утверждаешь, что у тебя не было времени. Объясни мне, пожалуйста, с каких это пор ты стал настолько неблагодарным и невнимательным по отношению к своей матери?
Внутренний голос Терри кричал во всю мочь: "Ну же, сдайся, ты же знаешь, что она права!", но его гордость восстала с новой силой, протестуя: "Если ты сдашься сейчас, ты будешь писать это письмо этой же ночью, а это то, чего тебе не хочется, не так ли?"
- Я вижу, ты ничуть не изменилась, Кенди, - ответил он, наконец, ухмыльнувшись. - Ты, все такая же заноза, которую я знаю. Ты можешь заниматься своими делами вместо того, чтобы постоянно вмешиваться в чужие?
- О неужели? - отвечала она, а в ее венах начинала закипать кровь. - Ты тоже не изменился ни на йоту, ты все еще такой же самовлюбленный и эгоистичный мальчишка, который обращается со своей матерью, как будто она сделана из камня. Тебе не приходило в голову, что она очень страдает, боясь самого худшего, что могло с тобой случиться?
- Ты ничего не знаешь о том, что произошло между моей матерью и мной, ты не имеешь никакого права говорить со мной подобным образом! - взорвался он. - И если я всего лишь самовлюбленный болван, будь любезна и скажи мне, что ты нашла однажды в этом парне, что заставило меня поверить, что я тебе небезразличен?
- Это именно то, что теперь мне интересно, Терренс! - резко ответила она и встала со скамейки, не сознавая, как ее последние слова задели Терри. - Я думала, что ты хоть немного повзрослел за все это время, но вижу, что я ошибалась. Хорошо, если ты хочешь провести свою жизнь, оттолкнув такую замечательную женщину, как твоя мать, поступай как знаешь, глупец! - и высказав последнее предложение, Кенди повернулась спиной и начала удаляться.
- Эй ты, веснушчатая медсестра! - крикнул он, выведенный из себя. - Ты что, собираешься оставить меня здесь? Как мне возвращаться обратно в кровать?
- Ты уже знаешь дорогу, - сказала она и исчезла в больничных коридорах, оставляя позади молодого человека с самым ужасным настроением в его жизни.
- Как он может быть таким глупцом? - думала Кенди на следующее утро за завтраком, не очень-то и желая есть. - После всех этих лет он так и не понял, какая замечательная женщина его мать. Если б он только знал... Но я не могу ему сказать, не могу.
Память Кенди вернулась на три года назад, когда она увидела Терри, работающего в труппе бродячего театра, пьяного в стельку и весьма далекого от блестящего актера, которым, как она знала, он мог бы быть. Простое воспоминание заставило молодую женщину почувствовать глубочайшую печаль; она хотела избегнуть воспоминаний, но механизм ее сердца уже включился, и не ее приказам повиновался.
Она снова ощутила мрачное отчаяние, беспомощность, расстройство, и да, даже своего рода поражение, расплавляющееся с непостижимой виной. Она видела собственными глазами то, чему отказывалась верить ее сердце, иронический вид молодого человека, который выглядел жалобно опустошенным и позорно погруженным в алкоголизме, даже не тень выдающегося исполнителя, ему едва исполнилось семнадцать.