О том, что училище готовит не просто инженеров флота, а именно ядерщиков, многим прибывшим становилось известно только на месте. Помню, из той же Молдавии приехала целая группа человек тридцать вчерашних школьников и после разъяснений в полном составе отправилась обратно. Их не остановили даже уверения в том, что кроме двух специальных ядерных факультетов есть еще один, выпускающий электриков и дизелистов. Недобор был хронический. Второе севастопольское училище, командное имени Нахимова, страдало прямо противоположным недугом. В него ломились толпы мечтающих в будущем водить эскадры и командовать флотами. Многих невезунчиков, слетевших после очередного экзамена или недобравших баллы, в самом конце утешали и, как бы между прочим, сообщали, что есть, мол, здесь еще одно училище. Тоже моряки, подводники — покорители глубин! Берите документы и дуйте в него, с вашими четверками на вступительных экзаменах там вас сразу возьмут. Домой-то стыдно. И шли они, солнцем палимые. И становились инженерами-подводниками… У тогдашнего начальника училища, вице-адмирала Саркисова был хороший девиз: надо брать крепких середняков и делать из них хороших инженеров для флота. И делали. И кстати сказать, неплохо.
По мере сдачи экзаменов численность нашей военизированной роты уменьшалась. По воле судьбы и случая ее покидали и те, кто искренне хотел учиться. Мой новый друг Юрка, сержант морской пехоты, с детства возмечтавший стать именно подводником, вылетел в один миг только за то, что пару часов пообнимал молодую лаборантку за забором после отбоя. На его беду роту в этот час проверял начальник нового набора. Уже утром Юрка получил проездные документы обратно в часть. Никакие уговоры не помогли. Многих отправляли за банальную пьянку. В основном дураков. Мы все грешили этим, но умные делали это осторожно. Я, памятуя прошлое свое поступление, друзьям отца на глаза не показывался и о себе никак не заявлял. Но пришлось все-таки.
Успешно преодолев обе математики, письменную и устную (сдал их на тройку), я успокоился. Оставались два экзамена: физика и сочинение. Тут я и расслабился. За сочинение я вообще не опасался. Я любил писать, и ниже четверки никогда не получал. К тому же, видимо, считая поступающих солдат абсолютными дебилами, нам порекомендовали много не писать, максимум пару страниц, самыми простыми и доступными словами, чтобы меньше было грамматических ошибок. Сочинение было последним экзаменом и выглядело чистой формальностью. А перед ним была физика. Вот на ней я и попался.
Воодушевленный своими «успехами» на ниве математики, к физике я готовился спустя рукава. Полистал учебник, надраил сапоги, начистил значки на мундире и с непоколебимой верой в свой успех отправился на экзамен. Билет достался, не скажу что очень сложный, но, принимая во внимание степень моей подготовки, — неподъемный. Отчитываться о своих познаниях пришлось перед доцентом кафедры физики Олейницким. Помня, что для военного главное — выправка и стать, я собрал воедино все крупицы знаний по отведенным заданиям и четко, командным голосом, не прибегая к сложным выражениям, высказался по физическим проблемам, изложенным в вопросах. К моему величайшему удивлению, доцента абсолютно не впечатлили ни мундир, ни командная выправка, ни тем более высказанное мной. Оглядев сквозь линзы очков мою героическую фигуру, Олейницкий тяжело вздохнул и спокойно заметил:
— Молодой человек, у вас прекрасный фасад, но познания. Двойка, товарищ сержант, двойка. Вы полный ноль. Идите.
Сказать, что на меня словно вылили ушат холодной воды, значит, не сказать ничего. Плохо соображая, что же произошло на самом деле, на ватных ногах я покинул аудиторию. В коридоре стоял командир нашего псевдоподразделения каперанг Германов. По моему виду он сразу понял, что случилось.
— Что, Белов, результат отрицательный? Давай вниз в казарму, собирай вещи. Все двоечники документы получат после окончания экзамена.
Это я и сам знал. Но недопонял. Беспечность и самоуверенность вообще присуща сержантам второго года службы. Со слов наших мичманов-старшин, по всем неписаным правилам после физики уже не выгоняли. Физика была рубежом, после которого уже надо было сильно постараться, чтобы покинуть стены Голландии. Перекурив на улице, я принял трудное решение: бегом, пока не ушло время, искать хоть кого-нибудь из бывших сослуживцев отца. Основная масса офицерского и преподавательского состава училища была в отпуске, и из всех знакомых я мог надеяться только на кавторанга Мартынова, начальника единственной лаборатории с действующим ядерным реактором. Ну я и помчался по коридорам в поисках кавторанга. Слава богу, обнаружил его быстро, буквально через пять минут.