В дар от братьев я получила любовь ко всем, кто старше меня, – и судьба закинула меня на Якиманку. Для тех, с кем я там, хиппи и варёные джинсы, рок на первых кассетах, Афганистан и комсомол – события юности, а не история, как для меня, но все они ещё неприкаянные, ищущие и готовые отдать всю свою любовь тому, что обретут. Я понимаю их, а это именно то, что им нужно. На Якиманке вокруг меня те, кто не помнят меня ребёнком, но для них я всё равно
– Мелкая, вечная всем вам сестра.
Жили-были три брата, Кий, Щек и Хорив, и сестра их, Лыбедь. Всё как в сказке.
Ваша жизнь давно состоялась, а моя зависла в вечной к вам тяге.
О время, как странно ты выбираешь судьбы! Где справедливость, если кажется, что всё хорошее прошло, а на век твоего поколения досталось выскребать подгорелые остатки?
“Аквариум” на Якиманку закинул Макс. Тот самый загадочный
Макс-москвич, по воле которого я и начала там жить. Он принёс целую стопку кассет, никому ничего не сказал и оставил их на рояле.
– Раньше я весь хлам отправлял на антресоль, – сказал Рома. – Но теперь там ты, Мелкая. Придётся просто выбросить.
– Зачем выбрасывать? Давай на антресоль. Вдруг он их забыл?
Раньше я не понимала “Аквариум”, и он мне не нравился. Но это принёс
Макс, а всё действия Макса обладали неким скрытым смыслом – или же мне хотелось так видеть. Я оставила кассеты и стала слушать. Через неделю мы вместе с Ленкой прыгали под эту музыку, а потом мчались на перегонки к телефону и набирали заветный номер “2-12-85-06”. Однажды трубку на том конце снял пожилой, уставший, раздражённый дядька. Мы ничего не сказали, и перестали туда звонить.
Я наслушалась так, что стала видеть сумбурные, ядовитых цветов, с непременными холмами и реками сны, стала бредить и почти говорить стихами. Максова миссия была выполнена – я открыла для себя БГ, гуру целого поколения, и если для того, чтобы стать причастной тому поколению, надо было отравиться БГ, я добровольно им отравилась.
Это пытка, ужасное бремя – любить всё то, что было, когда тебя ещё не было. Когда БГ пел свои лучшие песни, я если уже и была, то это ещё всё равно, что не было. Теперь это большой грустный дядька с бородкой и узкими глазками, а тогда, когда его хотелось любить, я даже слова этого не знала. Где же в этом мире справедливость?
Я представляю себе женщин, которым он посвящал свои песни. Они кажутся мне прекрасными, загадочными, немножко пьяными и капельку грешными, и тем прекрасней они представляются мне, и тем сильнее я чувствую, что это не я.
О время, как странно ты выбираешь судьбы! Где справедливость, если так легко любиться то, чего даже не помнишь, и так сложно любить то, что вокруг.
Хотя, почему не помню? Один из братьев моих пел безутешным голосом брошенного кота “Под небом голубым”, сидя на балконе кухни в надежде, что соседка выйдет и с ним поговорит. Я помню это. Днём он запирался в комнате и ставил “Аквариум”. Я ничего не понимала, сидела под дверью и рыдала от этих песен, одинаково сказочных и бредовых. В детском саду ни с кем не играла, бродила в кустах и пела их себе под нос, доводя себя до состояния, близкого к обмороку.
К тому моменту, как “Аквариум” появился в коммуне, мой брат забыл его песни, а БГ уехал в Тибет. К этому времени замшелый, трухлявый ствол русского рока буйно порос тонкой сочной порослью, и прыщавые мои сверстники принялись радостно её хавать. Вот это называется разница в возрасте.
О время, как странно ты выбираешь судьбы! Но если мы заговорим о справедливости, приятель, то увидим, что нам просто не о чём говорить.
Тот мир, что за окнами Якиманки, – этот мир неоновый и глянцевый, и если бы меня даже что-то в нём не устраивало, откуда мне взять другой, если и у вас, моих братьев, нет иного.
Толька рассказывал, что попал в Москву в девяностых, гулял на баррикадах, пил водку и обнимался с танкистами. Он рассказывал, что тогда хипповал и носил длинные волосы. Они думали с друзьями выйти перед танками в цветах, голыми, в одних только цветах, и устроить революцию хиппи. Но не то цветов не нашли, не то напились слишком быстро.
– А чего вы хотели-то, Толька?
– Эх, Мелкая… ты ещё мелкая… – машет рукой и не смотрит на меня
Толька.
– Есаул, есаул, что ж ты бросил коня, пристрелить не поднялась рука!
Что не поёшь-то, Серёжа? Я тебе тут не радио!
– Ты лучше о себе расскажи, Саша.