Водители оценивали нас быстро и отвечали. В городе это были единственные люди, для кого мы почти свои, – мы так же относились к дороге, как и они.
Но мы не торопились уходить. Города были узлами, связывающими нашу дорогу, и мы хотели узнать каждый и напиться им вдосталь. Грана интересовало все: кремли, церкви, площади, улицы, люди, гербы, история. Кое-где мы заходили в музей, и в гардеробе бабушки с огромным недоумением смотрели на наши рюкзаки. Мы гуляли, пока город не разбредался по домам, пока не начинал засыпать и – ах, до чего же прекрасно и томительно было идти в загустевавшей темноте, видеть загорающиеся окна, силуэты людей и сознавать, что у каждого из них есть дом, а у тебя нет дома в этом городе, у тебя вообще нигде нет дома, и между тем он – везде. И от осознания этого мне хотелось быстрее на трассу, уйти, стать снова наедине с дорогой. В городе ты
– ничейный и нездешний, на дороге – свободный и свой.
Города были точками на нашем пути, теми пунктами, куда мы стремились. Но все же не они были целью нашего движения, как и не само движение было ею, а цель оказывалась где-то за пределами всего.
Я понимала так в городах. Вдруг отступало все, что тяготило меня, и открывался смысл, которого я искала. Но это был момент, такие вот мои прозрения, они возникали на контрасте жизни города и моей собственной, и нельзя было их удержать. А когда днем мы снова были на трассе и снова стояли впустую, усталость заполняли меня и хаос вновь окружал.
Ты учил меня, Гран, слышать и видеть, ты учил, что мир больше, чем мы можем познать. За тенями вставали безграничные возможности человеческого восприятия, за теплым ветром в деревьях – голоса из других миров. Я училась, слышала и видела, но вот на исходе нашей дороги что-то сказало мне, что кончится трасса, не станет Грана, не станет нашей игры, а мир для меня уже никогда не будет таким, как был прежде. Ибо я буду помнить, что тени – это не просто тени, а ветер – не просто ветер, и я сама не только то, что я вижу, но нечто большее, что есть за всем этим. Старый мир исчез, а с ним и старый смысл жизни.
Ты изменил мой мир, Гран, приятель, но что ты ответишь мне теперь на вопрос: как дальше жить?
Уморившись, садимся на пригорок, поодаль от дороги, и грызем яблоки, одно за одним. Это Серега купил в городе килограмм.
– А почему мы поехали именно сюда? – спрашивает он.
– Я давно хотела здесь побывать.
– Тебе понравилось?
– Да.
– Но мы же никуда не зашли.
– Я увидела все, что хотела.
Этот город – спящий, тихий и светлый; он хранит свою историю и сам немного похож на музей; здесь улицы, как видовые открытки семидесятых, и даже автобусы ходят такие, каких уже нигде не увидишь. Старинные церкви в центре и Золотые ворота. Покосившаяся вывеска “Рюмочная” над просевшим крыльцом пивной, а ступеньки, деревянные, косые, ведут в подвал, и кажется, что оттуда веет феодальной еще, допетровской Русью. День солнечный, прозрачный и ветреный, и березы, блистая, осыпают легко свои листья в открывающиеся над Клязьмой простор и ширь.
На древнем, трескучем автобусе проехать недалеко за город, и останутся в стороне дутые белокаменные стены кремля. По незаметной тропинке спуститься в поле. После асфальта идти по земле, уже открытой, бестравной, готовой к отдыху, легко и приятно. Пахнет водою: речка блистает впереди, ее видно. Идти быстро и молча к белому облаку, присевшему там, на берегу: это Покрова-на-Нерли, как грустная небесная слониха, ищет свое отражение в вечно спокойной воде.
– Может, стоило еще там побыть? Все равно без дела стоим.
– Не без дела. Ты привыкаешь. Иначе вечер уже был бы.
– Так ведь уже вечер…
Он прав, черт побери: воздух мутнеет, и солнце ползет к горизонту.
– Тебе нравятся эти места, Мелкая?
– Здесь красиво, – соглашаюсь. – Везде красиво.
– Нет, я имел в виду: для тебя это отчего-то особенное место и побывать здесь имело какое-то значение, правда?
Я ковыряю палочкой от яблока землю рядом с собой. Смотрю на дорогу.
– Я не зашла в этот город этим летом. А мне очень хотелось.
Прошли Казань. Прошли Нижний. Два дня ехали до Владимира. До невозможности тянуло домой, и мы решили туда не заходить.
Какая ужасная здесь объездная! Сначала казалось, что по ней редко ездят, такая дорога пустая и заросшая. Потом попали на ремонт. Пыль стоит столбом, по обочине ездят грузовики с щебнем, асфальт долбят, из фур и легковых что в ту, что в другую сторону пробки, и кто нас тут возьмет – все злые. Мы прошли это место, задыхаясь от пыли, потом час стояли, подняв руку, пока одна добрая белая шестерочка тридцать третьего региона не вывезла нас из этого ада.
До Москвы триста километров. Если раньше, особенно за Уралом, где даже карта дороги имеет другой масштаб, мне такие расстояния казались мелочью, то теперь не знала, будем ли на месте к вечеру.
Думаю об этом – и жить не хочется, такая тоска.
– Наша дорога скоро кончится, – говорит Гран бодрым голосом.
– Я знаю.
– Ты очень угрюмая эти дни. Улыбнись! Мы уже отвернулись от подарков дороги, нельзя теперь отпугивать ее своим видом.
Я делаю попытку ухмыльнуться, но чувствую, что сейчас зареву.
– Давай играть в города, – предлагает он. – Я говорю: Воронеж. Ты должна сказать: Житомир. Ну, знаешь, да? Давай!
– Я не хочу, – говорю отстраненно и закрываю глаза. – Я не хочу, – произношу раздельно, осознавая каждое слово, и они тут же теряют смысл. – Не хочу, – возвращаюсь в реальность. – Мне все надоело.
Дорога, люди… Что нам делать, Гран? Мы тормозим все больше и больше, и я чувствую, как каждый километр оседает у меня в печенках. Мы никуда больше не сдвинемся, и не будет нам радости.
– Сдвинемся. Зачем ты так говоришь? – Вижу, как он всматривается в меня серьезно, будто угадывает симптомы болезни.
– Я устала, – говорю тихо. – Устала.
– Повернись. – Он берет меня за плечи и разворачивает лицом от дороги.
Передо мной – зеленая трава, совсем, совсем зеленая, блестящая в ласковом солнышке. Лужайка. Земля убегает от асфальта полого, и ниже по склону, верно, течет река – там протянулись рядком ветлы с округлой кроной, в поклоне застывшие ветлы. Смотрю туда и будто вижу за зеленью ветвей, как взблескивает, играя на солнце, вода. Потом понимаю, что уже иду вниз, сквозь траву, и, поняв, вдруг ложусь, обнимаю землю, чувствую ее касание на коже и почти плачу – такое полное счастье охватило меня.
В этот миг как на ладони вижу всю свою дорогу, сверху и вдаль, в прошлом и сейчас, и все, что я вижу, – чудо: каждая машина, открывшая нам дверь, – великая доброта, каждый человек, нам повстречавшийся, – великое терпение и радость. Разливается, как спокойная, на солнце теплая и желтая река, чувство благодарности.
Вспоминается каждый драйвер, хотя лиц нет, они обычно спиной ко мне сидели, но все они проходят передо мной, и хочется каждому снова сказать: спасибо.
Мы и они – едины, и все это вместе- дорога. Любишь ли ты то, что вокруг тебя?
Все это рождается во мне мгновенно, а потом переворачиваюсь на спину, смотрю в небо и улыбаюсь облакам.
– Самара, – слышу голос Грана. Представляю, как сидит он в двух от меня шагах и улыбается.
– Волга, – отвечаю я.
– Уфа.
– Белая.
– Екатеринбург.
– Исеть.
– Омск.
– Иртыш.
– Новосибирск.
– Обь.
– Красноярск.
– А в Красноярске мы не были! – Смеюсь, поднимаюсь и тоже сажусь напротив него. – Гран, а ведь это прекрасно: какая огромная, огромная у нас страна!
Мне хочется рассказать ему все-все, что сейчас мне открылось, но вместо этого вскакиваю и кричу радостно: