– и сели в “Ниву”, которую вел православный священник.
Он спешил и был из тех, кто хорошо знаком с дорогой. Курил, выпускал дым в форточку, но все сносило ко мне, назад, рассказывал, что едет на похороны настоятеля монастыря под Екатеринбургом. Он был угрюмым и скептичным, и непонятно, как попал в рясу. Гран заговорил о службах, постах, паломничествах и монастырской жизни. Он сказал о себе, что работал в каком-то монастыре и хотел пойти послушником, но передумал. Я впервые слышала, чтоб Гран что-то рассказывал о себе.
– В Саров ходили месяц назад, – говорил дядька-священник, постепенно размягчаясь. – Пешком из Казани шли. Там святое место, у Серафима, туда ходить хорошо. Хорошо туда ходить, и ты вот тоже, как почуешь нужду в духе, приходи в Саров, на святые места молиться. Там и ключи, и вода… Хорошо ходить…
Он так увлекся, что не стал останавливаться на взмах палочки.
Опустил солнцезащитный козырек, на котором с обратной стороны была надпись “Монастырь” – и поехал дальше:
– Шельмы…
В темноте проступали вдоль дороги мрачные леса. Через форточку я ощущала дыхание ночи и уже была готова к очередной бессонной дороге, но наш дядька сказал:
– Не поеду через Сим. В темноте Сим – это знать надо, это чертова дудка.
Гран закивал. Остановились у деревянного, срубом, с высоким крыльцом и узорчатыми наличниками, постоялого двора – иначе не скажешь, такая глубинная старина от этого дома на дороге, в лесу, а кругом – Урал, и единственный фонарь желтый над стоянкой качается. Священник позвал нас с собой, умывал долго и тщательно руки у рукомойника, потом заказал себе пива, борщ, а нам чаю и яичницу.
Он сидел над столом, согнувшись и глядя в тарелку, ел и пил молча, у него была бородища лопатой, угрюмое лицо и спина ломового извозчика.
В горнице было светло и пусто. Мы с Граном казались бледными, худыми, уставшими в ярком электрическом свете.
– Ну, не балуйте, ребята, – сказал дядька, отпуская нас с миром, – вы молодые, до греха вам близко.
Я уже взяла рюкзак, когда Гран подошел к нему под благословение и отвесил земной поклон. После этого, выйдя на темную дорогу, мы попали к молчаливому бессонному камазисту, который шесть часов перевозил нас через Урал. Тогда я узнала, что такое Сим – постоянное восхождение по серпантину, когда звезд становится все больше – что сверху, что снизу.
Из-под Тюмени ехали с мусульманами: двое азербайджанцев гнали две новые “Лады”, под лобовым стеклом качалась зеленая шайба с кисточкой и золотым вензелем “Аллах акбар”. Гран, только сев и эту штуку увидав, приветствовал их так же, и больше разговор не переходил ни на что, кроме праздников, традиций, Корана. Водителя в нашей машине звали Ромой, он рассказывал, как к ним в Тюмень приезжали арабы, заказчики на какой-то завод, и первое, о чем они спрашивали, попадая в незнакомое помещение, – где здесь восток. Рома был ими восхищен.
Граном он был восхищен тоже, беспрестанно звонил и рассказывал о нас то своей жене домой, то своему напарнику во вторую машину, после чего эта машина оказывалась вровень с нашей, и тамошний водитель кричал что-то в раскрытое окно, радостно и гостеприимно. Иногда так же, через стекло, не останавливаясь, они обменивались сигаретами, зажигалкой, едой и бутылкой с водой.
Расставаться с нами им не хотелось. Они оставили номера телефонов и настойчиво приглашали на обратном пути заехать к ним на шашлык. Гран соглашался, и по его лицу я понимала, что непременно заедет, стоит только возвращаться той же дорогой.
От Омска под Новосибирск нас везла пассажирская “Газель” из
Красноярска с московскими номерами. Ее вели два водителя, вели посменно, и тот, которому сегодня не надо было за руль, сидел в салоне с бутылкой водки. Я с нашими рюкзаками попала к нему, Гран – вперед. По его совсем загустевшей бороде, по странным глазам и какой-то собственной сибирской наклонности мужики признали Грана старовером и стали спрашивать, в какую общину мы едем. Всю дорогу раскол не давал им покоя, они допытывались у Грана, отчего это произошло и почему кто-то там не принял новую веру, а Гран сначала просто улыбался, потом стал говорить о единстве Бога, о свободе выбора и предопределении. Он не отрицал, что старовер.
Ехали долго, сделали остановку, мужики достали что-то типа примуса, но он никак не загорался, тогда они плеснули на него бензина и подожгли. Полыхнуло. Мы были в ужасе. Мужики сказали, что, когда прогорит, будет гореть хорошо, и быстро сварили на этом деле пельмени.
На второй части пути мой сосед допил бутылку, философия больше его не удовлетворяла, он стал то и дело подзывать меня к себе и, прижимая к уху пахнущие водкой губы, спрашивать в самое:
– А ты знаешь, куда ты едешь? Его-то давно знаешь? Ну скажи, не бойся! Ох, бестолковщина, ничего молодые не думают: ведь он тебя завезет, у, завезет!
Я улыбалась натужно и отходила. Мужик задремывал, изредка приоткрывая глаз, хитро мне подмигивал, потом притягивал и шептал:
– Ты сама откуда? Поезжай домой. Давай на билет деньги дам, хочешь?
Ааа… неее… Давай денег дам. Ты же не знаешь, куда ты едешь. Не знаешь. Вы же сектанты, я вижу.
Я молчала и подальше отсаживалась. Дорога становилась резиной. Гран продолжал разговор о расколе, о выборе и духовном пути.
Я никогда не спрашивала его о его вере. Сам он об этом со мной не говорил.
Гран говорил:
– Женщины одарены безмерно богаче мужчин. Женщине нужно только дать импульс и направление, а потом она же поведет своего учителя вперед
Я мечтала стать такой женщиной. Мечтала, чтобы учитель задал мне направление, – а потом хоть трава не расти. Но мне никак не удавалось как-нибудь проявиться перед Граном, все, что я делала, он воспринимал как само собой разумеющееся. В его рассказах девушки, чем-либо примечательные, все были либо ведьмами, либо магами, на худой конец талантливый человек. Я оставалась Мелкой.
И вдруг на моей дороге возникла та ведьма, принялась нависать
Дамокловым мечом, и дни наполнились тревожным, изматывающим ожиданием. Она возникла, когда Гран на мой постоянный вопрос, куда мы идем, ответил впервые не расплывчато: “на Восток”, а сказал:
– Мы идем на Озеро. Нас встретит человек. Думаю, было бы правильно, чтобы он шел с нами.
Сердце мое забилось с тоскою: за бесполым человек, как Гран всегда и про всех говорил, неожиданно ясно услышалось девушка, и не просто, а та, к которой я (Гран) иду через всю страну. Я и хотела и не хотела спросить о ней, хотела и не хотела побыстрее ее увидеть.
ОНА превратилась в цель нашего движения, и мой вопрос “куда” теперь звучал как “к кому”, и всякий раз, когда Гран на него отвечал, я с болезненным ощущением ловила нечто, что сказало бы мне о НЕЙ, – какова женщина, к которой стремится Гран.
Она представлялась мне мудрой, спокойной, знающей суть жизни, с открытой и теплой улыбкой, с мягким светом темных глаз, статной, веселой, притягательной – короче, она мне представлялась почти такой же, как Гран, только еще лучше. Ибо она была Женщиной, сутью всего прекрасного, что есть в мире. И когда я думала о ней так, вся моя душа стремилась вперед по трассе, чтобы быстрей радоваться встрече.
Но тут же виделось мне, как вот мы, Гран и я, встретим ЕЕ, и когда она будет с нами, куда денусь я? Ведь я – это я, Мелкая, вечный подросток, щенок с большими глазами, дух якиманской антресоли. Что есть во мне от Женщины, как смогу я встать рядом с НЕЮ? Да и зачем я буду нужна возле Грана, когда будет она? И, думая так, я стояла с видом уставшего осла, и ни одна машина не хотела остановить на нас свое внимание.
В одну из ночей приснился сон: дылда в очках, толстая и дебелая девица, подошла ко мне, нависнув, протянула руку и стала знакомиться. Во сне я была в ужасе, проснулась в полном смятении, вспомнив, что до момента, когда встречу ЕЕ, остаются сутки, максимум двое. Если не будем ждать Сорокина в условленном месте, и того меньше. А она нас уже ждала… Это я знала наверняка: накануне Грану пришла sms, и на его лице проявилась такая улыбка, какой еще при мне не бывало, он стал отвечать, раз по десять стирая и набирая заново каждое слово. Я надулась, как еж, и ушла в палатку.