— Все хорошо, Роб. — Рэй обнял его.
— Мне его не хватает, вот и все.
— Нам всем не хватает Джона. Перестань.
Рэй подошел к окну и осторожно открыл его. В комнату ворвался прохладный воздух, запахи свежескошенной травы после дождя, летней мягкости. Робби стоял у его плеча, шмыгая носом, протирая глаза. Его маленький братик старался быть мужчиной.
Рэй высунулся из окна, зажег самокрутку и, сделав глубокую затяжку, задержал дыхание. Когда он наконец выпустил дым из легких, Робби захихикал:
— Папа тебя четвертует!
Но Рэю уже значительно полегчало. Рядом с ним был брат, в руке — косяк. Он чувствовал, как успокаиваются нервы, восстанавливается дыхание, тревога уходит прочь. Найти Леннона — сложно ли? До рассвета оставалось несколько долгих часов. Рэй сделал еще одну затяжку, прищурившись, окинул взглядом неровные участки садов, с сараями, цветочными клумбами и иногда встречающимися бомбоубежищами.
Дай мне тоже попробовать, — прошептал Робби. — Ну дай. Не будь занудой. Я никому не скажу.
Рэй покачал головой.
— Ни в коем случае, Хосе.
— Ну да-ай. — Робби потянулся за косяком. — Дай попробовать! Отравись с друзьями!..
У Робби была эта дурацкая привычка цитировать рекламу. Рэй отвел руку подальше.
— Ты еще слишком мал.
— Мне почти тринадцать!
— Вот именно! — засмеялся Рэй.
— Ну и ладно, — Робби начал обеими руками подгребать воздух к лицу, — Я забалдею, просто стоя рядом с тобой. — Он зажмурился. — Я уже тащусь… Я кайфую… Я нереально глючу…
Рэй ощутил, как тлеющий окурок обжигает ему губы, смахнул с подоконника пепел и швырнул остатки косяка в сад тети Герты и дяди Берта — их соседей, с которыми все равно отношения не заладились. Затем засунул коробку для завтрака в портфель, портфель — под кровать и направился к двери.
— Ты ведь не уйдешь снова? — воскликнул Робби.
— Мне надо взять интервью у Джона Леннона.
— У парня из «Битлз»? — Робби явно был впечатлен. — Полу Веллеру нравятся «Битлз»! Но они, конечно, не так хороши, как «Ху», — любой дурачок это знает.
— Ложись спать, ладно? Я вернусь сегодня.
— Обещаешь?
— Ага.
— Ловлю на слове!
Рэй подождал, пока брат заберется обратно под одеяло, а затем вышел из комнаты. В проходе стояла его мать, в бигуди, и теребила отвороты розового халата на шее. — Я подумала, к нам вор залез, — прошептала она.
Всегда нам приходится разговаривать вполголоса! А все из-за него. Из-за отца.
— Это всего лишь я, мам. Прости, что я тебя потревожил.
Мать всегда предчувствовала какие-нибудь неприятности. Рэй поцеловал ее в лоб. Ее кожа была высохшей и белой, как бумажный лист, хотя ей не было и пятидесяти. Рэй заметил, что мать вся дрожит. «Нервы», — всегда говорила она, словно это все объясняло. С нервами у нее было все в порядке до тех пор, пока не погиб Джон, врач не начал закармливать ее таблетками, а папа — пить как в последний раз.
— Куда же ты пойдешь? — спросила она таким голосом, будто сын намеревался забраться на Эверест, а не сесть на поезд. — Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
Она взглянула на свои наручные часики — золотые «Таймекс», но не могла ничего разобрать без очков. Вытянула руку, сощурилась, но и это не принесло результата.
— Ужасно поздно, — сказала она.
— Мне надо работать, мам. — Рэй обнял ее, ощутив, насколько хрупким было ее тело. Кожа да кости, так она говорила. — Прошу, иди спать. Не волнуйся за меня. У меня все в порядке. Ты же знаешь, у меня всегда все в порядке.
Он начал спускаться по лестнице, а мать продолжала бормотать себе под нос что-то о том, как поздно и в каком опасном мире все мы живем. В гостиной по-прежнему ораторствовал Черчилль.
Рэй достиг нижней ступеньки, когда дверь в комнату внезапно распахнулась.
— «Мы исполнили наш долг», — провозгласил Черчилль.
— Куда ты, черт побери, собрался? — рявкнул отец. Как всегда, взбешенный из-за ничего. — Это тебе не…
— Не проклятая гостиница, — пробубнил Рэй. И сразу же пожалел об этом.
Отец побагровел.
— Дерзишь, значит? Думаешь, ты у нас великий и ужасный? Думаешь, побоюсь задать тебе трепку?
Его мать всегда держалась в строгих рамках морали и приличия. Но отец, казалось, никогда не брезговал рукоприкладством, даже до гибели старшего сына. За опрятными шторками комнат их дома он устанавливал порядки трущоб Южного Лондона, где родился и вырос. Рэй боялся его. Особенно тогда, когда знал, что тот выпил пива.