Гормли, тот бурсар, что распределял комнаты в общежитии, был монастырским келарем, и сейчас Гормли тоже присутствовал в ризнице. Отставной полковник со стеклянным глазом сновал среди ученых воронов, останавливаясь то возле одной группы, то возле другой; полноценным собеседником ученым он не являлся, но и выказать небрежения к нему никто бы не посмел — проблемы с отоплением и электричеством волновали всех.
Что до отца-казначея, то старший бурсар колледжа был фигурой не менее значительной, нежели адмирал сэр Джошуа Черч. Сухой и высокий, бывший старший партнер юридической фирмы «Бейкер энд Маккензи», бывший директор парижского отделения банка «Ллойд», а ныне старший бурсар, Реджинальд Лайтхауз, в полном соответствии фамилии служил маяком в маневрах колледжа. Можно сказать, что свою флотилию адмирал Черч направлял, руководствуясь светом этого маяка. Практически всякий день достойные мужи проводили в совещаниях за закрытыми дверями, и даже во время ланча, пока прочие fellows воздавали должное гастрономическим экзерсисам французского повара, эти два неспокойных джентльмена сидели в дальнем конце обеденной комнаты, голова к голове, перешептываясь и рисуя на салфетках схемы. Подсесть к ним никто бы не решился, да, собственно, Реджинальд Лайтхауз, мужчина, лишенный показной вежливости, пресекал такие попытки. В таких случаях он устремлял на неожиданного соседа свой холодный взгляд и рекомендовал нахалу немедленно отсесть в сторону: «У нас деловой разговор». Единственным, пожалуй, кто был допущен в интимную атмосферу переговоров, был аккуратный Адам Медный; с присущей ему внимательной заботой он подносил к столику высокого совета то минеральную воду, то чашки кофе и бывал нередко третьим участником переговоров. Вот и сейчас Медный тихо скользнул по ковру к Черчу и Лайтхаузу, и меж ними зашуршал невнятный разговор.
Марк Рихтер с бокалом в руке двинулся по ризнице; пожал руку добрейшему Теодору Дирксу, гебраисту, который поспешил к нему с другого конца комнаты — просто для того, чтобы постоять рядом. Теодор не мастер утешений, он стоял рядом и скорбел. Марк Рихтер второй раз за день обменялся добрыми словами с капелланом Бобслеем, и тот уверил, что успел помолиться о брате. Затем среди групп танцующих гостей — перемещения священнослужителей во время литургии представляются прихожанам загадочными фигурами танца, но имеют строгий смысл — произошли изменения, и Рихтер очутился рядом с галеристом Алистером Балтимором, коего прежде успел оскорбить, назвав спекулянтом.
Лицо галериста не выражало никаких чувств, помимо совершенного безразличия. Аккуратно подстриженные бакенбарды обрамляли розовое лицо; даже в тот момент, когда Рихтер назвал его спекулянтом картинами, это лицо не изменило выражения. Галерист приветствовал Рихтера, приподняв бокал.
— Как понял, вы не одобряете торговли картинами. К сожалению, некоторые люди до сих пор не понимают современное искусство.
— Не сомневаюсь, — сказал Марк Рихтер.
— Будем считать, что наша первая встреча была неудачной. Итак, за вторичное знакомство! — и галерист пригубил шампанское. — Между прочим, ваш брат, Роман Рихтер, критических взглядов на авангард не разделяет. Деловой партнер.
И поскольку ошеломленный собеседник ничего на это не сказал, Алистер Балтимор добавил:
— Адмирал просил меня консультировать вас в деле вашего брата.
Он уже повернулся спиной, когда Рихтер догнал галериста, спросил:
— Вы знаете, что с ним?
— Полагаю, будет случай говорить подробно. — И, уже окончательно уходя, галерист уронил: — Вы не знакомы с Жанной Рамбуйе?
Кто же не знает салон Рамбуйе, в котором взрастили интеллектуалов семнадцатого века? Существует ли салон до сих пор, неведомо, но фамилия Рамбуйе неотделима от истории Франции; впрочем, облик красавицы Жанны выдавал восточное происхождение. Была рождена будто бы в Сибири; плоское лицо с раскосыми глазами могло напомнить и о Корее, и о Бурятии; воображению западного мужчины облик представлялся сказочным. Когда приехала в Европу, документов не существовало, жила без паспорта, состояла в браке сразу с тремя мужчинами в разных городах. Браки совмещались, чередовались: Жанна поднималась по социальной лестнице.
Чистоплюи скажут, что это некрасиво. Полноте! А как же леди Гамильтон или мисс Симпсон? Уж если английскому монарху не претит союз с подобной дамой, почему же прошлое любвеобильной женщины должно препятствовать союзу с французским бароном или с английским лордом? Позвольте быть точным: ежеминутно нам предъявляют десятки биографий, к которым понятия хрестоматийной нравственности неприменимы. Вот, скажем, Люся Свистоплясова: кто не помнит бойкую Люсю, отплясывающую на концерте рок-группы «Тупые» топлесс? Некогда бойкая барышня уже давно замужем за президентом российской корпорации, и вряд ли сыщется нахал, фамильярно именующий ее Люсей. Уважаемая Людмила Васильевна, и никак иначе! Попробуйте пробиться через тройной ряд охраны к особняку Свистоплясовой и ее августейшего супруга, а если пробьетесь, тогда и высказывайте мнение. Все зависит от последней ступени, на которой даме удалось закрепиться.