Адмирал произнес:
— Миссия в Москве достойная: помощь брату. Так или иначе, придется идти наверх. Предлагаем совместить оба дела.
И, доказывая, как просто в жизни совмещаются события, легкий ветер Зефир принес к их группе Жанну Рамбуйе.
— Ехать поездом решили? Правильно. Пограничники злые в русском аэропорту — хотя где они добрые? В Хитроу волки на контроле, норовят все страницы в паспорте проверить. В поезде веселей.
— Сам люблю поезда, — заметил мастер колледжа, флотоводец. — Едут, знаете ли, ровно. Не штормит.
— Поедем через Европу; после соборов пойдут степи… польские, русские. В Москве познакомлю с нужным человеком.
Жанна Рамбуйе объяснила: едет на открытие музея современного искусства, в создании экспозиции которого принял участие ее добрый друг, американский коллекционер. Французский муж Жанны также едет в путешествие; они люди без предрассудков, не мещане. Тем более, у барона какие-то переговоры в Москве: брюссельские штучки, знаете ли…
Приблизился к собеседникам Алистер Балтимор, галерист.
— Увидеться с Фишманом необходимо: ваш брат арестован по иску его партнеров. За подложные экспертизы.
И Медный тоже подошел.
— Марк, вот пример исторической логики. Полюбуйтесь, как стройно: Нацбанк — война на Украине — арест имущества олигархов — музей современного искусства — Фишман — Жанна Рамбуйе — арест вашего брата, — и Медный рассмеялся, — и вуаля! — Польский профессор радовался логике исторического процесса. — Одно вытекает из другого. Ваш выход!
Забыл сюда добавить мою жену, меня и акварелиста, подумал Рихтер. Впрочем, мы в этой партии — фигуры на размен.
Медный изобразил на салфетке схему — словно объяснял студенту, как сопоставить предикаты философского рассуждения. Схема выглядела убедительно. Рихтер представлял себе иную схему: киевский еврей Клапан эмигрирует по программе, основанной на раскаянии за Холокост, в Германию, оттуда переезжает в Англию. Борется за то, чтобы Украина, с которой он уехал, вошла в Европу. Участвует в кампании, призывающей Германию и Англию разрушить Россию. Киевский еврей громче всех кричит о том, чтобы Германия стреляла в Россию. Все запутано. Рихтер был пьян и логики событий не понимал.
— Итак, отправляетесь в литерном купе — в Россию! Ну просто как Ленин и большевики — из эмиграции на Финляндский вокзал, — сказал иронический Медный.
— Присоединяюсь к компании большевиков, — сказал Алистер Балтимор, — меня ждут на открытии выставки авангарда в Москве.
— Кому-то нужно русское искусство? — буркнул бурсар. — Полагал, вопрос закрыт навсегда.
— Русская культура себя исчерпала, — согласился адмирал. — Банк лопнул, if you know what I mean. Но средства вложены, их необходимо вернуть.
— Однако забыли про портвейн, — сказал бурсар.
И руки собеседников потянулись к стаканам.
И снова прозвучало: «Мы одна семья!»
— Ой, давайте не будем притворяться! — говорила веселая Жанна, Сибирская королева. — У каждого из нас есть свои интересы в Москве!
И никто из ученых воронов Сибирской королеве не возразил. Конечно, профессор Блекфилд не брал взяток у банкира Полканова, но он консультировал советника по международным делам в парламенте, который давал нужные рекомендации премьер-министру, который был тесно связан с миллиардером, который был партнером российского олигарха Полканова с общим бизнесом в Африке. А уж каким образом вознаграждение за эти скромные услуги достигало счета профессора Блекфилда — разве это важно? Разумеется, беглый банкир Башкиров, укравший два миллиарда, не являлся «политическим беженцем», а те, кто дал ему этот статус, не пеклись о выгоде, но как-то само собой выходило так, что Башкиров покупал поместье за сто миллионов и лучшие люди Англии пили там шампанское, а профессора Оксфорда учили его детей.
Московская «семейственность» (непотизм, клановость) известна всем — неправовой общественный механизм оскорбляет демократическое сознание западного человека. Собственно говоря, речь идет о феномене, получившем в советские времена определение «номенклатура». Сходный продукт возник и на Западе: там, где понятия «номенклатура» как будто бы не существовало. Появился в западном обществе персонаж, видовыми характеристиками напоминающий представителя «номенклатуры» в России.
Появился такой персонаж по той причине, что позднейший этап капиталистического хозяйства (так называемый «сервисный капитализм») вернулся к раннекапиталистическим принципам в организации общества — обесценил профсоюзы. В организации труда возникла своего рода «рассеянная мануфактура», в которой производство выходит за пределы того общества, которое обслуживает, используя рабский труд вовне. В обществе, где роль трудящихся элиминирована за ненадобностью: ведь трудятся рабы за пределами общества — в таком обществе менеджеры создали особую страту, не нуждающуюся в тех, кем они управляют. Управляющие менеджеры связаны не трудовым процессом, но системой отношений договорного, семейного характера. Скажут (так и говорят), что договорные отношения и есть форма «производства» сегодняшнего дня. И это — правда, поскольку страта менеджеров видит свою «правду» именно так. Их собственная «семья» значительно важнее для общества, нежели союз пролетариев, тем паче что пролетариев более нет. Демократии предстояло решить важнейшую проблему: может ли существовать демократия без народа? Вопрос был решен положительно: может!