— Что за прелестная квартира, — сказала Наталия Мамонова, полагая, что именно так надо говорить. Она склонила голову набок, послала хозяйке одобрительный взгляд.
Так говорить не следовало. Квартира в Гранатном переулке, площадью пятьсот метров, не называется прелестной. И грудью в присутствии Инессы Терминзабуховой не качают. Так нельзя делать.
Инесса снисходительно улыбнулась. Уважение к Фишману, к его коллекции и к его роли в истории России (которую все ощущали, но не могли внятно описать) перевесили отвращение к немолодой провинциалке.
— Квартира удачная, согласна. Соседство скверное. Кремлевские чиновники.
— О, неужели? Как жаль, — Наталия покачала грудью.
— Соседство не выбирают. Это ведь по их вине у нас сегодня поминки мирного времени.
— Я вам сочувствую, — что ни слово, то хамство.
— Вы очень добры ко мне. Но мы, право, справляемся.
И действительно — прямо напротив квартиры Терминзабуховых располагалась квартира Андрея Андреевича Варфоламеева.
Варфоламеев сидел в кабинете за столом. Вошел военный, передал пакет, вышел.
— Что в письме? — спросила жена. Она принесла чай, как обычно, в шесть вечера. Стояла рядом, когда фельдъегерь передал письмо.
— Служебное.
— У тебя лицо злое. Все так плохо?
Варфоламеев улыбнулся. Когда улыбался, лицо становилось еще более тяжелым, потому что глаза не улыбались никогда.
— Ну-у. Какое лицо должно быть у опричника? У генерала оккупационной армии. У российского держиморды. Соответственно должности и лицо.
Он спрятал депешу в карман.
— Это я просто вспомнил статью одного гражданина. Плескунов фамилия. Пишет Плескунов о том, как русню погонят и как НАТО объединит усилия с Украиной и завоюет Россию. Интересно пишет.
— Завоюет Россию?
— Ну-у. План такой. В целом. В виде возмездия.
— Сейчас за такие статьи сажают, да?
— Он уже на Украину уехал. Оттуда и пишет. Или в Ригу. Не помню. Сейчас кто куда.
— Его будут искать?
— Смеешься? Кому он нужен? Пусть пишет. Но не знаю. Может, и будут искать. Не мое это дело — за шпаной бегать. И спорить с ними. Не наша забота чужих детей качать.
Варфоламеев встал.
— Пора мне ехать.
— Надолго?
— Пара дней. Ну-у. Сама понимаешь. Неделя скорее. Или две. Может быть.
— Надо? — Жена говорила спокойно, но руки задрожали. Или ей почудилось, что руки дрожат, поскольку Варфоламеев ничего не заметил. Если бы увидел, ему бы не понравилось.
— Галстуки принеси. Выберу.
Выбрал из коробки три галстука, жена аккуратно свернула, положила в дорожную сумку. Сумку собрали несколько недель назад: Варфоламеев знал, что придется ехать.
— Что за шум на лестнице?
— Гости у этих воров.
— Ясно. Детей приведи. Перекрещу.
Жена вывела детей в общую залу. Самую маленькую держала на руках. Семья большая, но в огромной комнате потерялись. Сбились вместе, как беженцы на пустыре, прижались друг к другу, смотрели на отца. Варфоламеев повязал галстук, затянул узел под горлом, надел пиджак; все делал медленно. Оглядел четырех сыновей и дочь. Оглядел и комнату. Дорогую мебель купили, зря выброшенные деньги. На этом диване он собирался отдыхать в воскресенье и читать Тацита. Любил Тацита. Как-то не случилось почитать римскую историю в воскресенье, и на диване не пришлось отдохнуть. Но комната хорошая, что говорить. Удачно выбрана квартира, ремонт сделали на совесть. И вид из окна хороший.
Чиновники России обзавелись гигантскими квартирами, но жить в них времени не было. Страна большая, хлопот много.
Жена подвела детей к отцу.
Варфоламеев их перекрестил.
— Кто бы мог подумать, — сказала жена.
— До последнего момента не верил, — сказал Варфоламеев.
— Все-таки братья.
— Какая Украина? Забудь. С нами, Алена, воюет сразу десять стран.
Подумал. Добавил:
— Нет, больше. Двадцать пять, думаю. Вот уже наемники из Новой Зеландии. Энтузиасты. Англичан очень много. Поляки давно батальоны шлют.
— Господи. Зачем?
— Война. И мы, скорее всего, дураки, что ввязались. Не я решал. Сама понимаешь. Но, вероятно, уже выхода не было. Видимо, так. Мне не докладывали, как оно там решалось. Восемь лет готовились, и они, и мы.
Помолчал. Добавил:
— Ну-у, сама подумай. Если долго готовился человек. Он начнет однажды. Надо же когда-то начинать.
— Плохо воюем, — сказала его жена.
— Плохо.
— Тогда зачем едешь? — вдруг горько сказала жена. И тут же поправилась: — Прости. Не мое, не бабье дело. Поезжай с легким сердцем.