Однако натиск степняков нарастал с каждой минутой. На миг, на один лишь крошечный миг качнулось левое крыло Добрыни — и в промежуток между ним и топким болотом с пронзительным воем ворвался ордынский отряд. Видимо, кто-то из степных выведчиков загодя нащупал узкую извилистую тропу в трясине.
У Добрыни тревожно сжалось сердце: он не мог направить в ту сторону ни одного дружинника.
А половцы уже обходили русичей. За минуту другую они выберутся на сушу и ударят со спины…
И тут над полем брани прозвучал ужасный рев водяного бугая. Из глубины болота наперерез степнякам ринулось какое-то чудище. Она взмахнуло тяжелым дубовым окоренком и передний половец с разбитой головой исчез в липкой трясине.
Нападающие замерли из ужаса и неожиданности.
— Бу-у-у! — протяжно заревело чудовище. Свалился, не успев даже ойкнуть, еще один половец. За ним еще…
То мстил за своего брата Велес, дидько болотный. И такой ужасающий был у него вид, что даже привычные ко всему половецкие кони становились дыбом и сбивались с узенькой тропы.
Завопили нечеловеческими голосами всадники, напрасно пытаясь развернуться назад. А над их головами со свистом мелькал дубовый окоренок и взлетало ужасное:
— Бу-у!
Выровнялось левое крыло. Медленно, но непрестанно двинулось вперед, пока не встретилось с новой половецкой лавой, которая выплеснула из-за Сулы.
А на другом крыле половцы Андака все сильнее налегали на небольшой Олешков отряд.
Сам Андак в битву пока что не вступал. Белыми от ненависти глазенками следил он за Поповичем. Ожидал, пока тот совершит что-то неосмотрительное. И тогда уже никому будет в трудную минуту выводить Змея из тайника. И таки дождался своего сын половецкого хана. На какую-то минуту Олешков конь вырвался вперед и оторвался от своих. Андак пронзительно свистнул — и половецкие стрелы тучей полетели в Поповича. Тот едва успел прикрыться щитом. Еще раз сыпнули стрелы — и зашатался, упал на колени верный Олешков конь.
Сын половецкого хана показал в злобной ухмылке широкие зубы и галопом полетел на пешего. Но когда их разделяло лишь несколько шагов и Андак уже поднял над собой саблю — Олешко внезапно пригнулся и прикрылся мечом. Звякнула крица — и в тот же миг Попович взлетел в воздух. Сильный удар ноги выбил ханова сына из седла.
Половцы оторопели. Они не могли понять, как это случилось. А невредимый Олешко уже сидел на коне Андака и его меч опять мигал над головами нападающих.
— Молодец, Олешко! — загремел над Сулой густой голос Ильи Муровца — Молодец, парень! Так им и надо!
Радостно зашевелилось правое крыло и пошло на врага. Смущенные потерей своего вожака, половцы начали пятиться. Казалось, еще немного — и они ринутся наутек.
Но им на помощь уже спешила свежая орда.
Сам Муровец не отступил от брода ни на шаг. Его Гнедко, казалось, даже с места не сдвинул. Трудно и неумолимо раз-по-раз опускалась булава Муровца на вражьи головы и хребты. И не было от той булавы никакого спасения, так как легкие половецкие сабли при столкновении с ней разлетались на осколки.
Но обтекали ордынцы русского великана, как морские валы нерушимую скалу. Пытались ударить сбоку, зайти со спины — но рядом с ним все еще стояли испытанные не в одной битве дружинники.
— Эй, Добрыня! — звал Муровец — Посмотри, много ли еще полынцев за Сулой? Потому что уж и обедать пора!
— Пожди, Илька, еще немножко! — отзывался Добрыня.
Бился он рассудительно и без особенной спешки. Да, вроде бы выполнял привычную и от того уже немного скучную работу. Однако между поединками успевал переяславский тысяцкий и вмиг поле брани осмотреть, и бросить взгляд за Сулу, откуда подходили все новые половецкие орды, и назад оглянуться в надежде, что вот-вот поступят главные силы переяславцев. Однако их не было.
Уже несколько часов гремела под Римовым свирепая сеча. За пылью не видно было солнца. Волна за волной выплескивались на уставших Римовцев свежие ряды степняков.
Но неподвижными береговыми скалами стояли в шеренге русского войска Добрыня, Муровец и юный Попович. С невероятной силой ударялись о них безумные половецкие волны, однако здесь-таки превращались в брызги и откатывались назад. Но не было отдыха русичам, ибо вместо одной волны тут же поднималась другая — еще более могучая, еще неудержная… Друг за другом падали защитники Римова и не всегда на место погибшего становился другой воин. Их просто не было.
Силы русичей исчерпывались.