4
Под вечер в один из дворов на окраине Залещиков вошел оберштурмфюрер СС.
– Осмотреть, – приказал по-немецки унтер-офицеру и сопровождавшим его полицейским.
Те бросились в хату и через несколько минут вытолкали на крыльцо троих основательно подвыпивших полицаев. Уже без оружия и ремней.
– Что за войско? – властно спросил офицер по-русски, но с явным немецким акцентом, окидывая полицаев презрительным взглядом.
– Приказано вести наблюдение за соседним домом, господин офицер, – вытянулся старший среди них, одергивая измятый френч. – Хозяин водился с партизанским главарем. Его арестовали, а мы ждем, когда из леса заявится сам этот бандюга.
– И кто же его арестовал? – кивнул эсэсовец в сторону усадьбы Лесича.
– Гестапо, господин офицер.
– А почему решили, что он связан с партизанами? Насколько известно нам, службе безопасности, он поставлял ценные сведения о большевистском подполье в этом селе и в Подольске.
– Так ведь есть донесение агента гестапо, господин офицер.
– Агента? Фамилия? И почему об этом донесении известно вам, полицейскому?
– Так агент же из наших, местных, – пожал плечами старший. – Кравчук его фамилия. До войны в Подольске работал. На железной дороге. Хата его – у левад, около сгоревшей мельницы. Только, господин офицер… – замялся полицай. – Обо всем этом намного лучше знает староста. А я… я так, случайно… Слышал, как разговаривали господа из гестапо. Немного понимаю немецкий.
– Черт знает, что здесь творится, – проворчал оберштурмфюрер, обращаясь к унтер-офицеру. – Лесич – наш агент. И он нам срочно нужен. Слушайте, вы… – вновь презрительно оглядел полицаев. – Если окажется, что Лесича арестовало не гестапо, а уничтожили вы, переодетые партизаны, мне придется повесить всех вас за ноги. Кстати, где хозяин этой хаты?
Двое полицейских из сопровождения оберштурмфюрера услужливо вытолкали на крыльцо пожилого человека на деревяшке. Беркут знал его: Иван Княжнюк. Не раз видел этого старика на подворье, когда ночевал у Лесича.
– Хозяина связать, – приказал. – Этих троих – в сарай. До выяснения личностей. Когда вас должны сменить? – спросил у старшего.
– После захода солнца.
– Вот тогда и освободим.
Полицаи не могли понять, в какой переплет они попали из-за ошибки гестаповцев, и покорно зашли в сарай. Их сопровождал лишь унтер-офицер. А через несколько минут оттуда донеслись три негромких пистолетных выстрела и крики гибнущих людей. Когда все затихло, унтер-офицер вернулся к эсэсовцу.
– Хозяина тоже туда, – приказал оберштурмфюрер по-немецки. Старик все еще не узнавал его. – Общество не из приятных, но стерпит. Терпение – ворота в рай.
Лицо Княжнюка посерело от страха, и он уже не мог сам дойти до сарая. Мазовецкому и Крамарчуку пришлось чуть ли не вносить его туда.
Но перед самой дверью старик все-таки сумел разглядеть лицо Крамарчука.
– Ведь ты же Беркут, – прошептал он побелевшими губами. – Я узнал тебя. Ты – из леса. Партизан. Беркут.
– Точно, дед, я действительно Беркут, – не растерялся Николай. – Однако лучше не узнавай меня. Во спасение души. Здесь был эсэсовец, который приказал расстрелять полицаев, приняв их за переодетых партизан, – вот все, что ты знаешь. Руки пусть пока будут связаны. Дождись кого-нибудь из немцев или полицаев. Тебе понадобится надежный свидетель.
Когда Крамарчук вернулся, Беркут приказал ему и Корневу немедленно навестить Кравчука.
– Пойдете лесом. В селе видеть вас не должны. И судите его тихо, но беспощадно. Ты все понял? – спросил у сержанта, зная, что любую, даже самую незначительную операцию тот всегда готов «слегка приукрасить». Удивительное дело – этот человек отговаривает его от каждой рискованной операции, а потом, выполняя ее, начинает вытворять черт знает что. – Тем временем ты, Колар, проберешься к хате Лесича и осторожненько выведаешь, что там происходит. Если в хате никто не пьянствует, спрячься где-нибудь во дворе. На всякий случай. А господин унтер-офицер остается на месте, – шутливо обратился к Мазовецкому, – любуется пейзажем и не забывает поглядывать на шоссе. Ты, Костенко, побудь за сараем. Готванюк – со мной в хату. Если подойдет смена, – обратился к Владиславу, – пропустишь. Скажешь, что полицаи, мол, пьют с господином эсэсовским офицером.
Поляк одобрительно кивнул и улыбнулся. Он единственный в группе, кроме Беркута, кто хорошо знал немецкий, потому что рос в селе, где жили немецкие колонисты, а кроме того, интенсивно изучал его, когда готовился к профессии разведчика. Мазовецкий был польским офицером. После оккупации Польши фашистами он, вместе с несколькими другими офицерами, сумел пробраться через Скандинавские страны в Англию. А прошлой весной, после соответствующей подготовки, его и еще двоих парашютистов англичане забросили на территорию Польши, вблизи от границы с Советским Союзом. Кто знает, как сложилась бы судьба Мазовецкого, если бы хозяин квартиры, где парашютисты должны были некоторое время скрываться, не оказался предателем. Двоих товарищей Владислава гестапо расстреляло, а его привезли во Львов и там попытались завербовать, чтобы потом заслать в отряд польских партизан.