– Пора, Дара, – вымолвил он негромко. Он обращался к Августе, хотя на нее не глядел. Возможно, это было ее истинное имя – Дара, и звучало оно с каким-то завораживающим оттенком древности.
– Позволь мне погреться, – попросила она. – Теперь я долго не увижу живого огня…
– Ступай! – взглянув через плечо, резковато бросил Стратиг.
– Могу я попросить тебя об одолжении?.. – Она смутилась и встала.
– Проси, – позволил он.
– Не изменяй судьбы Мамонта…
Стратиг не дал ей договорить, в его возмущенном тоне звучала обида:
– Почему все считают, что я меняю судьбы гоев? Откуда это пошло? Почему решили, что я поступаю вопреки воле рока? Всем известно: я совершаю то, что сейчас необходимо и важно. Кто может это оспорить?
– Никто, Стратиг, – вздохнула Августа-Дара. – Но я вижу рок Мамонта. И это не то, что ты ему уготовил.
– Мамонт исполнит тот урок, который ему отпущен судьбой, – жестко проговорил Стратиг. – И я ничуть не поступаюсь гармонией.
Они говорили так, словно Русинова здесь не было. Тем более показалось, что речь идет вовсе не о конкретной его судьбе; происходил принципиальный идеологический спор, видимо, возникающий уже не первый раз. Чувствовалось, что Августа-Дара не имеет права оспаривать что-либо из решений Стратига, тем более за кого-то заступаться или просить, однако ее отвага довольно легко прощалась грозным начальником, как показалось Русинову, по причине его глубокой симпатии к дерзкой спорщице.
– Прости, Стратиг. – Она опустила голову. – Но я помню твой урок Птицелову. И чувствую ответственность за него, потому что сама привезла его к тебе.
– Птицелов совершил подвиг, – через плечо бросил Стратиг. – Он исполнил свое предназначение. Ты знаешь: даже Владыка не может остановить, если человек очень хочет умереть… Все! Ступай! Ура!
– Ура! – откликнулась она и направилась к выходу. Возле Русинова на секунду остановилась, посмотрела в глаза. Иван Сергеевич не знал, кто она на самом деле, но как старый знаток женской психологии очень точно уловил истинную женственность ее души.
– Повинуйся ему, – сказала Августа-Дара и коснулась рукой его солнечного сплетения. – Валькирия спасет тебя.
Стеклянная дверь с морозным узором бесшумно затворилась за ней, однако некоторое время Русинов ощущал ее присутствие в этом зале и прикосновение руки. Стратиг стоял у окна и смотрел на реку, словно забыв, что в зале, у порога, кто-то есть. Волчья доха сползла с одного плеча, и обнажилась мощная, мускулистая шея, будто пень, вросшая в широкие плечи. Прошло несколько минут, прежде чем он обернулся и глянул пронзительным взором из-под нависших бровей.
– Ты знал человека по имени Авега?
– Да…
– Каким образом тебе удалось открыть его подлинное имя? – Стратиг отвернулся к окну. – Почему он тебе открылся?
– Я показал ему картины Константина Васильева, – сказал Русинов. – Авега был возбужден… И упомянул «сокровища Вар-Вар».
– Кто подсказал тебе? Кто посоветовал это сделать?
– Никто. Я сам пришел к этой мысли.
Стратиг поправил на плечах доху и сел к камину в тронное кресло. Русинов оставался у порога.
– Изгои после этого заметили тебя, предложили работу?
– Да, это определило мою судьбу…
– Ты был доволен ею?
– Несколько лет был доволен…
Он снова взглянул из-за плеча.
– А ты сам не мог прийти к мысли, что соприкоснулся с миром, который не можешь понять и объяснить? Тебя не одолевали сомнения? Душа твоя не протестовала? Не возникало чувство, что совершаешь неправедное дело, что приносишь вред?
– Я был слепым, как все изгои, – признался Русинов. – Довлела страсть к поиску. Хотел объяснить необъяснимое…
– Страсть к поиску, – проворчал Стратиг, грея руки у камина. – Весь мир одержим лишь страстью… Кто вселил эту болезнь? Кто свел с ума человечество?.. Надеюсь, теперь ты осознал, что это дурная болезнь, приводящая к слепоте разума и сердца?
– Да, Стратиг…
– А осознал ли ты, Мамонт, что погубил художника, Авегу и, наконец, Страгу Севера? – медленно проговорил он.
Русинов ощутил внутренний протест против такого обвинения: по крайней мере Страга погиб из-за того, что Русинов притащил за собой к заповедному камню бандитов генерала Тарасова. В остальных случаях его вина все-таки была косвенной…
Но ответил покорно:
– Осознал.
Стратиг сделал длинную паузу, нахохлившись в своем троне, как дремлющий орел.