— Не будьте дурой, — тихо сказал я. — У меня револьвер.
— Ага, и в нем всего один патрон. Она не ошибалась. Две пули остались в здании суда, одна — в колесе «студебекера» судьи, и две я выпустил по гнавшейся за нами полицейской машине.
— Хорошо считаете, да? — пробормотал я. — У вас будет много времени, чтобы попрактиковаться в счете в больнице после того, как хирурги спасут вам жизнь. Если смогут.
Она посмотрела на меня, открыла было рот, но ничего не сказала.
— Одна маленькая пулька, но какую огромную рану она может сделать. Вы же слышали, как я объяснял этому дураку Доннелли, что может сделать пуля с мягкой головкой. Я выстрелю вам в тазовую кость. Вы понимаете, что это означает? — В моем голосе звучала сильная угроза. — Пуля разнесет эту кость вдребезги, ее невозможно будет собрать. Это означает, что вы никогда не сможете ходить, мисс Рутвен. Вы никогда не сможете бегать, танцевать, плавать или кататься на лошади. Всю оставшуюся жизнь вам придется волочить ваше прекрасное тело на паре костылей или в инвалидном кресле. И все время вы будете чувствовать боль, всю оставшуюся жизнь. Вам все еще хочется позвать полицейских?
Она ничего не ответила. Ее лицо и даже губы побледнели.
— Вы верите мне? — мягко спросил я.
— Верю.
— И что?
— Ничего, я собираюсь позвать полицейских, — ответила она просто. Может, вы и сделаете меня калекой, но они точно достанут вас. И тогда вы больше никогда не сможете убивать. Я должна это сделать.
— Ваши благородные побуждения делают вам честь, мисс Рутвен.
Насмешка, звучавшая в моем голосе, никак не отражала моих мыслей. Она намеревалась сделать то, чего я делать не стал бы.
— Давайте, зовите их Посмотрите, как они будут умирать.
Она непонимающе уставилась на меня.
— О чем вы? У вас всего один патрон.
— И он больше не предназначается вам. Как только вы вякнете, леди, тот полицейский с револьвером в руке получит пулю. Точно в грудь. Я хорошо стреляю из этих кольтов. Вы видели, как я выстрелом выбил пистолет из руки шерифа. Но я не собираюсь рисковать, поэтому только в грудь. Затем я наставлю револьвер на другого полицейского. С ним не будет проблем. Его револьвер все еще в кобуре, а кобура застегнута. Но он знает, что я убийца, и не знает, что у меня больше нет патронов. Отберу у него револьвер, шлепну его и уеду. — Я улыбнулся. — Не думаю, что кто-нибудь попытается остановить меня.
— Но я скажу, что у вас нет патронов. Я скажу...
— Вам достанется первой, леди. Один удар локтем в солнечное сплетение, и минут пять вы будете не в состоянии что-либо сказать.
Она помолчала, затем тихо спросила:
— Вы ведь не сделаете этого? Ведь правда же?
— Есть только один способ узнать ответ на этот вопрос.
— Я ненавижу вас, — сказала она безжизненным голосом. Ее ясные серые глаза потемнели от безысходности и поражения. — Никогда не думала, что возненавижу кого-нибудь так сильно. Это пугает меня.
— Продолжайте бояться и останетесь живы.
Я следил за тем, как полицейские закончили обход стоянки, медленно подошли к мотоциклам и уехали. Вечерело. Драглайны неутомимо прокладывали дорогу в море. Машины приезжали и уезжали, но больше уезжали, и вскоре на стоянке осталось лишь две машины — наша и «форд», принадлежавший человеку в зеленом пальто. Небо стало сине-фиолетовым, и хлынул дождь. Он хлынул с неистовством субтропических дождей. И пока мне удалось установить на место откидной верх кузова, я промок так, будто искупался в море. Я поднял боковые стекла и посмотрел в зеркало. Все мое лицо покрылось темными полосами — тушь с волос смыло почти полностью. Как можно тщательней я обтерся носовым платком и посмотрел на часы. Из-за затянувших все небо туч вечер наступил раньше. Машины уже ехали по шоссе с включенными фарами, хотя ночь еще не наступила. Я завел двигатель.
— Вы же собирались ждать, пока не стемнеет, — с удивлением сказала девушка. Может, она надеялась, что снова приедут полицейские, и поумнее.
— Собирался, — согласился я. — Но к этому времени мистер Брукс должен уже танцевать и петь на шоссе в нескольких милях отсюда. Его язык будет очень выразительным.
— Мистер Брукс? — По ее тону я понял, что она действительно посчитала меня сумасшедшим.
— Из Питсбурга, штат Калифорния, — ответил я и постучал пальцем по табличке на рулевой колонке. — Издалека же надо приехать, чтобы твою машину угнали. — Дождь выбивал по брезентовой крыше машины пулеметную дробь. — Вы же не думаете, что он все еще жарит мясо на пляже?
Я выехал на шоссе и свернул направо. Когда она снова заговорила, я уже точно знал, что она считает меня спятившим.
— В Марбл-Спрингз? — Она замолчала. — Вы что, намерены вернуться туда?
Это был и вопрос и утверждение.
— Ага, в мотель «Ла Контесса». Туда, где полиция схватила меня. Я оставил там кое-какие вещи и хочу забрать их.
На этот раз она ничего не сказала. Возможно, подумала, что «спятил» совершенно неподходящее слово. Я стащил косынку с головы. В сгущавшейся темноте белое пятно на моей голове было более подозрительным, чем рыжие волосы.
— Там они будут искать меня в самую последнюю очередь. И я собираюсь провести там эту ночь, возможно, несколько ночей — до тех пор, пока не найду лодку, на которой смогу уплыть отсюда. И вы будете со мной. — Ее невольное восклицание я проигнорировал. — Тогда, из аптеки, я звонил в мотель и поинтересовался, свободен ли четырнадцатый номер; они ответили, что свободен, и я попросил забронировать его, поскольку мои друзья, которые останавливались в мотеле, сказали, что из этого номера открывается отличный вид на окрестности. Из этого номера действительно открывается самый красивый вид. К тому же это самый уединенный номер, в самом торце здания со стороны моря, а рядом — кладовка, куда положили мои вещи, когда полицейские заграбастали меня. Плюс там есть маленький гараж, в который я могу поставить машину, и никто не станет задавать мне вопросы.
Мы проехали милю, две, три, а она все молчала. Она надела свою зеленую блузку, но блузка эта представляла собой всего лишь кружевную полоску ткани, а девушка промокла так же, как и я, и теперь вся дрожала от холода. Из-за дождя посвежело. Мы уже подъезжали к Марбл-Спрингз, когда она заговорила.
— Вы не сможете остановиться в мотеле. Как вам это удастся? Вам придется зарегистрироваться, или взять ключ, или пойти в ресторан, вы же не можете просто...
— Могу. Я попросил их приготовить для нас номер, оставить ключи в воротах гаража и двери номера. Я сказал, что мы зарегистрируемся позже. И еще я сообщил им, что мы проделали за сегодня долгий путь, очень устали и хотели бы, чтобы нам накрыли стол в номере и не мешали. Я сказал администратору, что у нас медовый месяц. Мне кажется, она поняла, почему мы просим не мешать нам.
К мотелю мы подъехали раньше, чем она нашла ответ. Я въехал в красивые покрашенные в сиреневый цвет ворота, подъехал к центральному корпусу и остановил машину прямо под ярким фонарем, который создавал столь резкие тени, что мои рыжие волосы невозможно было разглядеть. У входа стоял негр, одетый в сиреневую с голубым униформу с золотыми пуговицами, которую мог создать только дальтоник, никогда не снимающий дымчатых очков.
— Как добраться до четырнадцатого номера?
— Мистер Брукс? — Я кивнул. — Все ключи в дверях, езжайте прямо, пожалуйста.
— Спасибо. — Я поглядел на него. Седой, согнутый временем, худой. Его выцветшие старые глаза были затуманенными зеркалами, в которых отражались тысячи горечей и несбывшихся надежд. — Как вас зовут?
— Чарльз, сэр.
— Я хочу виски, Чарльз. — Я протянул ему деньги. — Скотч, пожалуйста, не бурбон, и бренди. Вы можете это сделать?
— Конечно, сэр.
— Спасибо. Я включил скорость и покатил вдоль корпуса к четырнадцатому номеру — в конце узкого полуострова между заливом слева и неправильной формы бассейном справа. Гараж был открыт. Я въехал, выключил фары, прикрыл ворота и зажег свет.