Не в силах перестать улыбаться, я покачал головой.
– История моей жизни. – Но мне было нечего возразить. Как большинству родителей-новичков, нам предстояло нащупывать путь в темноте в попытках понять, что для нее будет лучше.
Мы впали в неловкое молчание. И к нам на выручку снова пришел мой отец.
– Что-то я утомился, – проговорил он, – и Тейлор, если я правильно угадал, тоже устала.
Она улыбнулась ему.
– Сегодня я открывала кофейню в пять утра. Это был долгий день.
– Давай-ка я доставлю тебя домой? А по дороге ты сможешь расспросить меня обо всем, что боишься сказать им в лицо.
Пытаясь встать, Тейлор вместе со своим огромным животом наклонилась вперед, и тогда я взял ее под локоть и помог ей подняться, после чего мы проводили их до двери. На пороге она обернулась и улыбнулась нам.
– Мы еще поговорим, хорошо?
Коул немедленно достал из кармана визитку – точно такую же, с одним только именем и номером телефона, он дал мне на нашем первом свидании.
– Звони мне в любое время. Дорогая, я не шучу. Если тебе что-то понадобится – что угодно, – ты мне говоришь.
– Хорошо.
– Я серьезно. Если посреди ночи захочешь ананасов и суши, смело звони, и я в течение часа их тебе принесу.
– Перестань, – сказал ему я, но он пропустил мою просьбу мимо ушей, и она еще раз улыбнулась, а потом пошла за папой к машине.
Закрыв дверь, Коул обернулся ко мне с огромными, горящими надеждой глазами.
– Все прошло хорошо, – сказал я.
– О, Джонатан. – В следующее мгновение он, встав на цыпочки, уже обвивал мою шею руками и своими мягкими, теплыми губами шептал: – Спасибо тебе. Спасибо, спасибо, спасибо.
Уткнувшись в его волосы, я улыбнулся и вдохнул чудесно знакомый запах клубники. Иногда меня поражала сила моей любви к нему. Но опять же, как можно было его не любить?
– Значит ли это, что я прощен?
– Тысячу раз.
Он снова был счастлив. И это было самое главное.
Глава 8
Надежда, даже приглушенная осторожностью, была мощной вещью. На следующий день Коул – хоть он и пытался сдерживаться – летал как на крыльях. Он улыбался, и флиртовал со мной, и много смеялся. Судьба словно наконец-то вернула мне человека, на котором год назад я женился. Но теперь обратная сторона монеты повернулась ко мне. А вдруг Тейлор больше никогда не объявится? Я боялся, что разочарование его сокрушит.
Как оказалось, волновался я зря. Тейлор в тот же день позвонила. Внимательно слушая, как Коул с ней говорит, я жалел, что у нас нет домашнего телефона, и я не могу взять параллельную трубку и тоже вступить в разговор.
– Не за что, дорогая. Я рад. Вот еще глупости, совершенно незачем менять ее на модель постарей! Завтра? Конечно! Мы будем дома. Я сделаю цыпленка под пармезаном, ты за? Тогда до встречи!
Он положил трубку и повернулся ко мне. С надеждой и страхом в широко раскрытых глазах.
– Она хочет с нами увидеться. Завтра.
– Я догадался.
– Это ведь хорошие новости, да?
– Да, но тебе лучше…
– Знаю, знаю. Умерить надежды.
– И больше не покупать ей машин.
Три вечера подряд мы с нею ужинали – один раз с отцом и дважды втроем, – и с каждым днем надежда Коула крепла. Как креп и мой страх. Свой пессимизм я, чтобы не омрачать настроение Коулу, старался держать при себе. Он был в своей стихии – готовил для Тейлор, хлопотал, заботясь о ней, без остановки болтал и успокаивал все ее страхи. Он расспрашивал ее о беременности и о ее самочувствии, однако об усыновлении ни разу не упомянул, будучи тактичным и обаятельным, как умел один только он. Он даже показал ей пустую комнату в конце коридора, хотя для него это было равносильно тому, чтобы обнажить свою душу.
– Здесь не всегда будет так пусто, – тихо промолвил он.
Она улыбнулась.
– Я знаю.
Я был уверен, что он ее покорил, однако Тейлор наконец-таки перешла к делу не раньше третьего вечера.
– Думаю, мне стоит сказать вам, как мне хотелось бы, чтобы все было. Просто чтобы удостовериться, что между нами нет недопониманий.
Мы сидели в гостиной. Беззаботное поведение Коула вмиг улетучилось, и он, выпрямившись, обратил все свое внимание на нее. Он дико нервничал – даже был в ужасе – и так волновался, что еле сидел, но внешне это не проявлялось. Для меня его состояние было очевидно лишь потому, что я слишком хорошо его знал, однако лицо, которое он явил Тейлор, было совершенно спокойным.
– Конечно.
– Томас сказал, вы не против открытого усыновления.
– Ты хочешь, чтобы было именно так?
– Возможно со временем, но не сейчас.
Не вполне понимая, что она имеет в виду, я покосился на Коула, но он не смотрел на меня. Его внимание было целиком сконцентрировано на Тейлор.
– Милая, боюсь, тебе придется пояснить поподробней.
Она стесненно заерзала на сиденье.
– Вы, наверное, подумаете, что это ужасно…
– Это вряд ли. Ты можешь быть с нами полностью откровенной. Как ты сказала сама, важно, чтобы между нами не было недопониманий.
Она кивнула. Ее щеки были красного цвета, и вид у нее был по-прежнему неуверенный, но она сделала вдох и сказала:
– Я не хочу кормить ее грудью. Я буду сцеживать молоко – по крайней мере, какое-то время, – но мне кажется, что держать и кормить ее будет для меня чересчур тяжело. И я не хочу получать ее фотографии или знать, как у нее дела. Во всяком случае, только не в первые дни. Звучит ужасно, я понимаю, но я боюсь, что после родов буду вся на эмоциях.
Да. Кого бы Тейлор не выбрала – нас или другую семью, – существовал риск, что в первые семьдесят два часа она передумает. Меня впечатлило то, как тщательно она все продумала. Ее нежелание кормить новорожденную грудью было нам на руку, но я подумал, что буду придурком, если скажу это вслух. Коул, по-видимому, был ошарашен не меньше меня, потому что он тоже ничего не ответил. Тейлор сидела и смотрела на нас, ожидая нашей реакции и явно ощущая себя до крайности уязвимой, и потому я сказал:
– Здесь, разумеется, решать только вам.
Она кивнула – очевидно, испытав облегчение от того, что никто не стал ее осуждать.
– Во всех прочитанных мною статьях говорится о том, насколько эти первые моменты могущественные. Я пыталась быть очень рациональной, принимая это решение, и не хочу, чтобы эмоции взяли надо мной верх. Поэтому я думаю, будет лучше, если вы возьмете ее на руки первыми. Точнее, не просто первыми, а только вы и больше никто.
Если вы возьмете ее на руки первыми.
От одного этого предложения мое сердце гулко заколотилось. Наполнилось восторгом и страхом. Тейлор теперь говорила не обобщенно, а конкретно – конкретно о нас. Я оглянулся на Коула и понял, что он тоже не упустил всей важности ее слов. Он сидел очень прямо, буквально на самом краю. Его лицо эмоций не выдавало, но я заметил, как крепко он стиснул руки, чтобы они перестали дрожать.
– Ты уверена?
– Да, – кивнула она. – Я много об этом думала. Так будет лучше не только для меня, но и для нее, вы не согласны? Разве не правильней, если самыми первыми она увидит лица людей, которые потом будет видеть всю жизнь?
Коул застыл. Словно от страха спугнуть ее или испортить момент. Но еще в его неподвижности было что-то хрупкое, что-то пугающее. Выдающее бурю, что бушевала внутри.
Его надежду и страх.
Не в силах больше сидеть неподвижно, я взял Коула за руку. Он не ответил на ее вопрос напрямую, а тоже спросил:
– А потом?
– Если честно, не знаю. Если я понадоблюсь вам по каким-то медицинским причинам, то в этом случае, конечно, приду, но если все будет нормально, я бы предпочла не получать от вас новостей.