– Итак, Тейлор, с этого момента начинается настоящая работа. Ты готова?
По правде говоря, Тейлор выглядела так, словно находилась на грани слез.
– Нет, – всхлипнула она.
Врач, словно не услышав ее, улыбнулась и похлопала ее по колену.
– Хорошо. Я хочу, чтобы на следующей схватке ты начала тужится – изо всех сил, как тебя учили на подготовительном курсе.
О черт! Начинались потуги – то, что я ждал. Я неуклюже выхватил телефон, твердо уверенный, что откладывал звонок слишком долго, и папа пропустит появление ребенка на свет.
– Алло? – Его голос был сонным и сиплым. Очевидно, я его разбудил. Что было неудивительно, если учесть, который был час.
– Она тужится. Значит, все скоро случится?
– Мы приедем как можно быстрей.
Я положил трубку. У Тейлор только что закончились первые потуги. Ребенок не появился.
Я выдохнул. Было бы ужасно пропустить этот момент, потому что я разговаривал по телефону.
Через минуту она стала тужиться снова. Я ждал, практически не дыша, пока она старалась произвести ребенка на свет.
Ничего.
Ладно, подумал я. Все, вроде, спокойны. Паники нет. Я прикусил язык и дождался следующей схватки. Тейлор начала тужиться. Потом еще раз. И еще.
Ребенок по-прежнему не выходил.
Я забеспокоился. В кино роженицам обычно хватало трех-четырех потуг, разве нет? Что-то явно было не так. Возможно, врач просто разыгрывала невозмутимость, чтобы Тейлор не волновалась.
Снова пошли потуги. Мое беспокойство сменилось жалостью к Тейлор. В реальности роды были куда более долгими и выматывающими, чем их показывали в кино. Тейлор потела, ее волосы, обычно аккуратно причесанные, спутались и повлажнели, глаза налились кровью, а побелевшие губы стали сухими.
– Я не могу, – выдавила она между схватками. – Не могу.
Врача с медсестрами это ничуть не смутило. Они по-прежнему улыбались и поглаживали ее по руками и коленям.
– Можешь. Осталось совсем чуть-чуть.
Осталось совсем чуть-чуть.
Они повторяли это снова и снова. Осталось чуть-чуть. Но по мере того, как шли потуги и утекали минуты, я стал понимать, что для них эти слова значат не то, что для нас. «Тебе предстоит длинный путь, но мы не хотим, чтобы ты испугалась», – вот, что на самом деле имелось в виду.
Мне сообщили, что приехал отец, и я вышел встретить его в коридор, где, внезапно почувствовав себя маленьким, крепко обнял его. Я никогда еще не был так рад его видеть. Жаль, нельзя было занять у него чуть-чуть сил. Грейс, которая стояла поодаль, выглядела испуганной, но смотрела с надеждой.
– Это самая бесконечная ночь в моей жизни, – сказал я отцу, продолжая его обнимать.
– Так только кажется. Ты и оглянуться не успеешь, как все завершится.
– Вот бы здесь была мама. Я бы попросил у нее прощения за то, через что она прошла ради меня.
Он рассмеялся.
– Ты стоил мучений, сынок. И малышка будет их стоить.
Сзади открылась дверь.
– Папочка! Вам лучше бы подойти!
До меня не сразу дошло, что медсестра обратилась ко мне. Вернувшись в палату, я сразу понял: что-то переменилось. Раньше медсестры были спокойными. Они мягко подбадривали Тейлор, и все. Теперь они стали взволнованными. Но не встревоженными или испуганными. Скорее похожими на чирлидерш, ведущих обратный отсчет.
– Ну вот, – сказала одна из них. – Почти все!
– Вы говорите это уже целый час! – крикнула Тейлор.
Медсестра рассмеялась.
– Знаю, лапочка, но теперь я серьезно. Еще одна-две потуги – и все. Честное слово.
Медсестра, которая меня позвала, поймала меня за руку.
– Папочка, идите сюда. Вы должны быть готовы.
– Я не отец, – глупо проговорил я.
– Ну, это же вы перерезаете пуповину, да? Держите ее за ногу. Вот здесь. Да, вот так.
Все разворачивалось слишком стремительно. Тейлор предстала передо мной в таком виде, лицезреть который я в жизни не ожидал, и я надеялся, что никогда больше его не увижу. Коул стоял с другой стороны и держал ее за руку, но его глаза были направлены на меня.
– Видите? – спросил врач, показав на кружок волосатой розовой плоти посреди… ох, черт, волосатой розовой плоти. – Это макушка головки ребенка.
Мне не хотелось смотреть на бедняжку Тейлор с широко раздвинутыми ногами, но внезапно зрелище из непристойного стало волшебным.
– О боже, – потрясенно выдохнул я. – Тейлор, ребенок и правда выходит. Ее уже видно.
Коул сжал ее руку.
– Ты сможешь.
Она начала напрягаться, и я понял, что приближается новая схватка.
– Давай, девочка, постарайся! – сказала ей медсестра.
Тейлор закричала. Ларисса, помогая ей тужиться, всю схватку подталкивала ее вперед.
– Вот так! – крикнула врач. – Тужься, тужься, тужься!
И внезапно снаружи появилась головка малышки. Ее личико было красным и искаженным гримасой, которую в любое другое время я счел бы комичной.
– О боже! – воскликнул Коул, заглянув за колено Тейлор, чтобы увидеть ребенка. – Она, кажется, сердится, да?
– Стоп! – крикнула, приподняв голову, врач. – Дорогая, остановись. Возьми перерыв. Прежде чем она сделает свой первый вдох, нам нужно очистить ее дыхательные пути. – Медсестры ловко убрали из ее горла и носика слизь. – Так, Тейлор, все. На следующей схватке она появится целиком. Ты готова?
– Она готова, – хором ответили Ларисса и Коул.
– Тужься! – снова сказала врач. Тейлор, слишком уставшая, чтобы кричать, изо всех сил напряглась, и в следующую секунду малышка, розовая и мокрая, выскользнула в руки врача. Ее первый крик был жалким, сердитым писком, который быстро превратился в пронзительный вопль. Медсестры завернули ее. Одна из них хотела было положить ее Тейлор на грудь, но на полпути спохватилась и, сменив направление, передала новорожденную Коулу. Малышка, хоть и завернутая в пеленку, была скользкой и покрытой… я не хотел даже пытаться идентифицировать, чем. Я непроизвольно подумал: «Не испачкай рубашку!», но Коула, судя по всему, это волновало меньше всего.
От того, как он смотрел на нее, у меня перехватило дыхание.
Врач вложила мне в руку пару странных изогнутых ножниц и направила меня к пуповине. Я попытался ее перерезать, но меня так трясло, что пришлось подключить и вторую руку. Только тогда я смог сжать лезвия до конца. Затем нас с Коулом мягко подтолкнули к двери и увели в соседнюю комнату.
– Сейчас мы взвесим ее и оценим ее состояние по Апгару, – объяснила нам медсестра. – Обычно это делают в палате у матери, но усыновления – всегда случай особый.
Другая медсестра, улыбаясь, забрала малышку у Коула и начала ее разворачивать.
– Можете привести бабушку с дедушкой. И сделать фотографии, если хотите.
Оба предложения было уместными, но я не смог сдвинуться с места и перестать смотреть, как они взвешивают ее, проверяют и вытирают. Она была сморщенной, розовой, с клочком темных волос на макушке. И громко вопила, пока медсестры ворковали вокруг нее и смеялись.
– Все пальцы на ручках и ножках на месте, легкие тоже в полном порядке. Все, как положено.
Закутав малышку в пеленку, они вернули ее на руки Коулу. Он немедленно начал снова ее разворачивать, пока в воздух не взмыл сердитый маленький кулачок. Он прикоснулся к нему, словно осматривая ее крошечные ноготки.
– Смотрите, какие длинные у нее пальчики, – проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Я никогда не видел его настолько счастливым. На него снизошло такое умиротворение и покой, словно вся его жизнь, все, что он делал и говорил до сих пор, было подготовкой к этой секунде. Ребенок в мгновение ока стал для него всем.
И для меня тоже.
У меня отказали колени, и я тяжело опустился на стул. На протяжении нескольких месяцев я был сосредоточен только на том, чтобы привести нас в этот момент, и еще поддерживал Коула, чтобы он сохранил рассудок, пока все это длится. О роли родителя я думал лишь мимолетно. Нет, я знал, что мы будем кормить ее, согревать, лелеять, оберегать…