И всё-же, почему Yeoville? Почему не какой нибудь другой не менее славный район? Что если заглянуть в Sandton или Norwood — смотрите, как там красиво, какие роскошные виллы, тенистые сады, образцовые школы. Или совсем напротив, если вам хочется африканской экзотики — вон, совсем неподалеку знаменитая Alexandra — настоящее «туземное» поселение, с узенькими замусоренными улочками, жуткими трущобами — «флавелами», которые у нас называют «шак» и, таинственной полукриминальной жизнью… Почему же всё-таки Yeoville?
Наверное потому, что наша жизнь и жизнь многих персонажей моего описания, пусть даже не все они попали на его страницы, начиналась, была связана с этим уникальным районом.
Вот в этом доме, в странной квартире, где одна комната была почти треугольной и окрашенной в синий цвет, когда-то жили мы, отсюда, вот по этой улице отправлялись в их первую южно-африканскую школу наши дети.
Вот здесь, в этом гараже мы бесконечно ремонтировали нашу первую машину (жуткий утиль, но что ещё мы могли тогда себе позволить). А вот здесь напротив синагоги у нас её украли в последнюю ночь старой Южной Африки.
На этой когда-то белой, а теперь совсем облупившейся стене, кажется ещё можно разобрать слово «Алиса», его в порыве патриотизма выводил, орудуя баллончиком краски, приятель моей дочери. Он растворился, исчез в таинственных мировых пространствах и совсем другие подростки выводят на стенах только им понятные иероглифы.
Здесь жил Лёнечка-Ариэль. На доме не установят мемориальную доску, но у нас, когда мы проезжаем мимо него, привычно сжимается сердце — «Где ты, мальчик Бананан?»
А вот на этой тихой улочке… Читатель, ты напуган? Ты саркастически крутишь головой. «Тихая? Ничего себе… Да тут в глазах чернеет и дух захватывает (от мусорного зловония наверное)» Начну по-другому: на этой некогда тихой улочке жило сразу несколько героев и не-героев моей книги.
Вот здесь, в этом когда-то неплохом многокватирном доме дожидался третьей эмиграции профессор Гутник с семьей. Был он скрытен от природы или эмиграция сделала его таким, но до самого последнего момента никто не знал, что он сидит на чемоданах. Мы приходили к ним в гости с нашей и их местной благодетельницей, нас угощали капустным салатом и варёной картошкой, дети Гутников эту нехитрую еду ели с такой жадностью, что благодетельница чуть не плакала от вида их ужасающей бедности. Мы не плакали, но удивлялись — в семье двое работающих, пусть не бог весть какие, но две зарплаты, на них хотя бы детей можно было бы не морить голодом. Мы не знали, что они копили деньги на переезд. Дай им бог в Новой Зеландии есть досыта.
Рядом с его квартирой занавешенные окна квартиры «пана Учителя», а вот здесь, совсем неподалёку — небольшой домик… Боже мой! Неужели эта полуразрушенная хибара и есть тот самый уютный домик, где жила когда-то семья наших приятелей — третье поколение еврейских эмигрантов из Литвы или Латвии. Они пропустили перемену ветра, они всегда как-то отставали от перемен, и вынуждены были бежать из Yeoville, продав за бесценок этот уютный домик и расставшись с любимыми кошками — в «кластере», куда они вынуждены были переехать, животные не разрешались.
Здесь жила семья Райхер, из этого окна вёл неприцельную стрельбу по похитителям чужой машины наш Yeoville'ский «Вильгельм Тель», на этом углу… в этом кафе…
Но пора покидать когда-то такой милый, а теперь такой злой Yeoville. Уже вечереет и здесь становится опасно.
Прощание с книгой
Вот и подошла к концу моя эмигрантская «эпопея».
Конечно о многом я не рассказал — сколько интересных характеров осталось «за кадром», сколько весёлого или грустного можно было бы рассказать о нашей африканской жизни…, но нельзя рассказать обо всём, как нельзя объять необъятное.
В конце концов я только хотел описать и по возможности правдиво, путь эмигранта начала 90-х годов. Не путеводитель по Южной Африке или Израилю, но и не портрет «потерянного для России» поколения. Просто рассказать, что случилось с нами (а я думаю, что и еще со многими) когда мы перевернули всю нашу жизнь кверху дном.
Нужно заканчивать, в книгу всё больше и больше стало проникать наше «сегодня», а это уже тема другой книги. Мы уже не чувствуем себя здесь иностранцами, эмигрантами, а значит «Страна Эмиграция» осталась только в воспоминаниях и в этой книге.
Вместо эпилога.
И всё же на главный вопрос я так и не ответил.
Такое уж свойство моего характера — созерцательность. Признаться, я больше люблю наблюдать, а анализировать, раскладывать по полочкам — терпения не хватает. Пусть на главный вопрос попробует ответить моя жена, в одном из её коротких рассказов. Итак…