Крестьяне слушали молча. Топорщилась солома на крышах изб. Крестьяне молчали — словно надеясь, что если они не согласятся, то отряд уйдет, оставив их в покое.
— Что молчите, сволочь! — не выдержал матрос — время сейчас такое, что кто не с нами, тот за врага: никому нельзя в стороне! Добром не хотите сдать излишек положенный — так будет по-нашему: сами все возьмем, что найдем! За мной, ребята!
Все было, как в других деревнях. Бойцы осматривали дома, сараи, погреба; зная, где обычно делались тайники, они находили мешки с зерном и мукой, картошкой и репой, несли на свет крынки с молоком, маслом и сметаной, яйца и кур, даже копченые окорока и колбасы. Крестьяне смотрели молча и угрюмо, но никто не смел сопротивляться хорошо вооруженному отряду. Одни лишь дворовые псы пытались вступиться за хозяйское добро — их откидывали в сторону прикладами и сапогами. А самых злобных — пристреливали, или докалывали штыками. По всей деревне слышались одиночные выстрелы и собачий вой.
— Ты прости, комиссар, что я вперед тебя — сказал матрос — я в прошлом еще году за хлебом ходил, и знаю: пока мы им речь, кто-то тишком да тайком по домам, успеть что спрятать получше. Скорее надо, а лучше сразу, с налета — и по амбарам, чтобы опомниться не успели. А кто несогласный — выходи! Сразу того в расход и спишем, как элемент безусловно враждебный!
И матрос удобнее перехватил винтовку.
— Может, так и легче — согласился товарищ Итин — да только не один хлеб нам здесь нужен. Если мы не просто власть, а еще и народная — надо, чтобы мужики эти хлеб давали не силе, а правде нашей подчиняясь. Чтобы — душой всей за нас встали. Силой любой может — и правый, и враг. А правда на свете одна — наша.
Дело было почти закончено; оставалось лишь мобилизовать достаточное число подвод с возчиками и лошадьми, чтобы под охраной доставить собранное на ближнюю станцию железной дороги. Однако уже было время думать о ночлеге. Собранные продукты были тщательно сосчитаны, переписаны и заперты в крепкий амбар, выставлены часовые, которым товарищ Итин сказал:
— За провиант — головой отвечаете. Чтобы ни крошки не пропало. Я захочу если себе что взять — стреляй в меня.
Отряд привычно располагался на постой — часть бойцов разместилась в домах побогаче, прочие же заняли стоящий на отшибе большой сарай с сеном, сложив там же отрядное имущество; рядом разожгли костер из разломанного на дрова ближнего забора и сели вокруг. Настало лучшее время в походе — свободное от устава, когда можно заняться личным: поговорить о чем хочется, и просто отдохнуть после маршем прошедшего дня; лишь водка не была дозволена, потому что сознательные бойцы революции — это не трактирная пьянь. Внизу журчала речка, за ней до горизонта уходила степь, с редкими кустами и невысокими холмами вдали. Позади, за домами деревни, огородами и лоскутами пашни, виднелся лес. Солнце стояло уже совсем низко; в небе зажглась первая вечерняя звезда.
— Места здесь красивые — сказал боец с перевязанной рукой — как война кончится, может быть приеду рыбки половить. С обрыва того, среди цветочков сидя. Скоро уже победа — и по домам. Первым делом, по улице героем пройдусь — звезда на фуражке горит, ремни скрипят, сапоги сверкают. Затем хозяйство поправлю, корову куплю, хату обновлю. Хороши конечно электрические фермы и трактора, как у Гонгури — но покамест и корова в хозяйстве очень полезна.
— О чем мечтаешь, деревня! — презрительно отозвался матрос — как война кончится, так будет вместо фронта трудфронт: строить, себя не жалея, и за планов выполнение биться, за тонны металла и угля, за урожай, за науку всякую передовую. Сказал Вождь: чтобы коммунизм победил, каждый должен способствовать, любым делом своим, словом и мыслью — каждую минуту. А ты — цветочки, корова, еще смородину у плетня вспомни! О своем мечтаешь, не об общем — значит, не в полную силу тянешь, и объективно, трудовому народу ты враг! А знаешь, что с врагом народа трудового делать положено?