Его напарником и командиром был капитан Шуичи Фукуда. Он имел куда более скромную биографию, но лишь немногим меньше часов налета. Он тоже был ветераном истребительной авиации, и воевал с 1937 года. Участником Перл-Харбора и Мидуэя он не был, шрама через пол-лица так же не имел, и, видимо, по крутости сильно уступал Нишигаки. Так или иначе, его достоинства превосходили недостатки — он знал принцип работы двигателя внутреннего сгорания и полета самолета, и, что самое главное, не имел ни контузии, ни органического повреждения головного мозга. По сути, это был гарант, что поехавший Нишигаки будет хотя-бы примерно следовать курсу операций и приказам, а не придумает свои действия на ходу и не получит подсказок от демона. Вроде бы, приказам он все еще подчинялся беспрекословно, да и его ментальные проблемы не были всепоглощающими — он даже почти не представлял опасности, являясь скорее обычным странным чудаком, но знавших его людей не очень успокаивал тот факт, что этот чудак проводит много времени в кабине истребителя, в которой способен быстро добраться до любой точки Империи и атаковать какой угодно объект на земле и в море. Именно во избежание связанных с этим эксцессов, над ним постоянно нависал непосредственный начальник Фукуда. Он, кстати, был уроженцем Хиросимы, довольно крупного города с населением примерно 400 тысяч человек. Менталитетом своим он был типичным «моряком» в понимании враждующих родов войск, что и было причиной его нахождения в составе морской авиации, в то время как его подчиненный попал в нее скорее случайно, вопреки армии.
Сейчас эти двое стояли перед новым «вертолетом». Как уже было упомянуто, они имели небольшой опыт управления этой вещью, и сейчас им предстояло испытать его вооружение — зенитная автопушка и ракеты земля-воздух (теперь уже воздух-воздух). Цели находились в нескольких километрах от аэродрома — на берегу озера, а одна как раз в самом озере. Они были доставлены туда со всего Хонсю и являли из себя такой хлам, который не жалко было потерять стране даже на грани коллапса всех систем и армий.
Летчики заняли места в кабинах своих образцов. Началось.
Мичиру Нишигаки осмотрел приборную панель. Слишком сложная, он так и не понял, для чего нужны некоторые кнопки — более того, некоторые из них убрали в процессе доработки проекта. Тогда зачем было добавлять изначально? Впрочем, сейчас это было не важно. Нишигаки засмотрелся на панель единственным глазом и резко дернулся. В его голове прозвучал резкий хлопок на фоне постоянного, уже привычного писка. Это значит, что они готов помочь ему взлететь. Нишигаки нашел рычаг — он помнил, что это ручка шаг-газ, почти как в самолете. Он запустил движок, сверху раскрутились винты, и по ушам снова ударил подобный прошлому хлопок. На этот раз, правда, он быстро понял, что причиной стали винты — он тут же надел валявшийся на приборной панели шлемофон, как и делал всегда в самолете, и все стало куда более привычно звучать. Нишигаки дернул шаг-газ на себя, и испытал новое для себя явление — хвост вертолета, кажется, поднялся вместе с шасси, и теперь его летательный аппарат находился под углом относительно земли лишь на переднем шасси. Это было странным даже потому, что на всех его самолетах шасси были расположены наоборот — двойное спереди и одно сзади. Впрочем, поборов и эти неожиданные моменты, летчик начал разгон — даже на вертолете он взлетал от разгона, хотя и слышал что-то о возможностях вертикального взлета, но ему не хотелось заставлять они делать для него и такие неожиданные вещи, когда им обоим проще было взять разгон. Проехав так полсотни метров, Нишигаки дернул шаг-газ от себя и внезапно оторвался от земли, неслабо тряхнувшись в воздухе. Едва не зайдя в штопор через переворот назад, он вновь резко дернул на себя и стабилизировал положение вертолета. Теперь он вообще висел в воздухе и не двигался. Для летчика обычного поршневого самолета это было очень сюрреалистично. Такое чувство, будто он попал в сон, в измерение без гравитации (что это такое Нишигаки не знал). По рации пришел приказ от Фукуды — двигать 3 километра на северо-запад. Приказы не обсуждаются, а выполняются.