Подлодкой командовал капитан-лейтенант Кригсмарине, Иоган-Генрих Фелер, но кроме него на борту было очень много важных людей. Генерал люфтваффе Ульрих Кесслер, немецкий атташе для Японии, которому предстояло возглавить немецкие военно-воздушные силы расположенные в Токио; Хайнц Шлике, спец по радарам и зарождающейся радиоэлектронной борьбе; Август Брингевальд, очень значимый человек, специализировавшийся на реактивной авиации и много что смысливший в перевозимых сейчас «Мессершмиттах»; некоторые другие эксперты и два японских офицера, возвращавшихся таким путем на Родину с обучения в Германии — Хидэо Томонага и Гэндзо Сэйи. Они уже более двух лет перенимали опыт действий своих европейских союзников и могли многое передать своему непосредственному начальству в Токио. Подлодка буквально представляли из себя ковчег Гитлера, в котором шло самое главное наследие уже погибшего фюрера, переданное им более крепким и несгибаемым союзникам, нежели оказался сам Великогерманский Рейх. Здесь были одни из важнейших людей и уникальные материалы, многие из которых найти больше уже нигде и никогда не предоставлялось возможным. Все эти люди находились буквально в информационном вакууме. Подводники иногда шутили, что в дальних рейдах можно и конец войны «проспать», не зная о нем еще очень долго, но они и предположить не могли, что именно это сейчас и сделали. Вот уже два дня как вооруженные силы Третьего Рейха не существовали. Их подлодка сейчас была буквально пережитком прошлого, а они сами являлись не более чем гражданами бывшей Германии, незаконно напялившими военную форму и знаки различия несуществующей армии. Если бы они хоть кого-то убили или потопили в этом походе, это бы уже было не актом боевых действий, а военным преступлением и по совместительству террористическим актом против вооруженных сил другого государства — уже неважно какого, ни одно из ныне существующих с Германией не воевало.
Хидэо Томонага спокойно пил чай находясь в радиорубке. Сегодня была его очередь наряда по радиорубке, в который японцы имели право не ходить, так как знали немецкий язык хуже остальных, но, стремясь не посрамить честь своих самурайских родов, демонстрировали, что два года жизни и обучения в Германии все таки способны заставить даже азиата, привыкшего к иероглифам, понимать европейский язык. Старший лейтенант Томонага слушал радио. Там не было ничего. Ну да, еще бы что-то было на коротких волнах. Лишь иногда проскакивали какие-то размытые разговоры на непонятном языке — по словам одного из офицеров, испанские, потому что в близлежащей Южной Америке на нем говорили почти во всех странах, кроме Бразилии и ряда колониальных территорий. Слушать непонятную аргентинскую, а может, чилийскую или перуанскую пропаганду у японца желания не было. Больше старший лейтенант Томонага не слушал радио. Он остался в тишине. Был слышен лишь белый шум, доносящийся из многочисленной аппаратуры и приёмников. От скуки он засмотрелся на деревянную приблуду с большим колесиком. Аппарат Морзе. Вот именно по этой штуковине он должен был получать сообщения, которых не было уже довольно давно. Оно должно было регулярно «стучать» хоть какие-то сигналы, но в этот момент активизировался лишь тот самый радиоприемник на коротких волнах. «Мысли материальны»?
Лейтенант почти инстинктивно схватил лежавший на краю стола карандаш и начал строчить услышанные знаки в свободную строчку лежавшей перед ним дежурной бумажки, как раз для подобных случаев. Сообщение было каким-то слишком длинным, он даже вспотел, стенографируя его, но оно и не думало кончаться. Передача заняла, кажется, около пяти минут, прежде чем все наконец утихло. Вместо строчки, им было исписана почти половина листа. Томонага приступил к расшифровке, но это не заняло много времени. Потому что ничего не получалось. Знаки едва сходились с разносортными немецкими буквами, текст получался похож на набор согласных и повторяющихся элементов, бессмысленных аббревиатур или, как будто, он был набран на телеграфном ключе абсолютно случайно, во время шторма. Может, сообщение было от врага, и послано на английской кодировке? Тогда бы оно было по большей части похоже на немецкое, просто лишено смысла. Но на каком языке могло быть послано вот это вот, состоявшее из «jsmmaprppkq» и подобного? Такое чувство, что далеко не на человеческом. Томонага почти сдался, вспоминая, кто еще мог бы послать им это, но, к счастью, в коридоре проходил Сэйи.
—Эй, Гэндзо, сильно занят?
—Да так-то не занят. А что, надо что-то сделать?
—Да типа того… По кодировке вот непонятное что-то