Мы бежали по крутому горному оврагу наверх, к голому полю, на котором, как мы думали, было много куропаток. Неожиданно мой маленький сокол растопырил свои перья, и мы увидели грозную тень орла, летящего вдоль противоположного склона. Тут даже самый смелый и опытный сокол мог почувствовать себя беспомощным. Плохое предзнаменование! Как только опасность миновала, Каир спустил собак. Значит, он решил, несмотря ни на что, продолжить охоту. Куропатки взлетели, и он подбросил сокола. Но, увы, перепуганная птица не поднималась, как обычно, гордо и смело ввысь. Еще одна попытка, и снова неудача! И тут Каир вышел из себя, и вместо того, чтобы подбросить сокола вверх, он со всей силой швырнул птицу на каменистую землю. Она жалобно рухнула вниз, из ее груди потекла кровь. Горько плача, я схватил своего раненого любимца и убежал. Со слезами на глазах за мной бежал и сын нукера, а Каир стоял как ни в чем не бывало.
Я долго не мог успокоиться, все плакал и плакал. Я решил подкараулить Каира и выстрелить в него из толстого ружья с серебряной насечкой, которое висит в большой комнате. Я это обязательно сделаю, подумал я про себя. Всю ночь напролет, не сомкнув глаз, я сидел на корточках перед моим соколом, стоявшим на одной ножке с висящим раненым крылом и жалобно смотревшим на меня. Всю ночь бедная птица боролась за свою жизнь, но безуспешно. На рассвете она умерла. Наверное, никого и никогда не оплакивали так… Я похоронил маленький трупик со всеми почестями и пытался возненавидеть брата, хотя от мысли застрелить его я уже отказался.
Несмотря на то, что позднее у меня было еще несколько соколов, ни одного из них я не смог полюбить так, как первого, и никому из них я не повесил его бубенчика…
Однако постепенно моя печаль ослабевала под воздействием маленьких радостей, приносимых чередой будничных дней. Самое яркое событие выпало на весеннее время. Как только солнце вошло в созвездие Овна, начался Оцбай, праздник первой борозды, когда земля принимала первые семена. Это был чудесный праздник, с ним в моей памяти связаны радости детства и сияние утренней зари. Его отмечали мои предки еще во времена древних языческих богов.
В наши дни он проходил так: сначала все мужчины вместе с дибиром {19} и другими представителями духовенства собирались в одном из богатых домов на большой молебен, после чего они, распевая священные молитвы, шли к могилам отцов и памятникам у крепостной стены, воздвигнутым в честь павших на чужбине. Тут их души нашли покой. Наш дед Манижал Мохама, погибший под Карсом, тоже был похоронен здесь. На горных вершинах все еще лежал снег, но у их подножий уже вновь зарождалась жизнь. Сюда пришла весна! А какой ясный, четкий, неповторимый облик имеет каждое время года в горах! Земля стала по-весеннему влажной и темной. Слабое дыхание нежной зелени казалось тонкой вуалью, наброшенной на кусты. Радостное солнце светило всем сверху со всей силой, душистая туманная дымка нисходила на нас, как его дыхание. В ветвях голых деревьев пели дрозды, то тут, то там в зеленой траве виднелись крапинки весенних цветов. Мужчины с молитвами дошли до поля, и теперь должно было начаться то, чего с нетерпением ждали жители села. Мы, дети, с широко раскрытыми от любопытства глазами смотрели на взрослых. Малыши глазели на все происходящее, сидя на руках нарядно одетых матерей. Вперед вышел дибир, одетый в причудливый наряд: на нем был вывернутый наизнанку овчинный тулуп, на голове была огромная папаха, надвинутая глубоко на лоб. Все это придавало ему грозный вид. Наверное, так выглядели когда-то древние боги полей и лугов.
И вот они подвели двух молодых волов, кудрявые лбы которых были увенчаны первыми цветами, и впрягли их в стоявший наготове сверкающий плуг. Сам дибир, ученый муж, повел быков вместе с плугом по полю. Мягкая земля поднималась тяжелыми, влажными пластами, а за дибиром шел Салман и бросал равномерными движениями семена в дымящиеся борозды. После того как пахарь и сеятель дважды прошли вдоль поля под благоговейное молчание сельчан, закончилась первая, самая торжественная часть праздника Оцбай, само священнодействие. Затем началось веселье, шутки и прибаутки без конца и края. Мужчины состязались в метании камня, в конных скачках, фехтовании и беге наперегонки. Победителям вручался почетный приз в виде куска сверкающей мягкой шелковой ткани на рубашку, на котором лежал настоящий символ весеннего праздника — гигуч, большой как колесо телеги. Если я скажу, что гигуч — это большой бублик, украшенный орнаментом из медовой глазури и выложенный яйцами, такими же как во время христианской Пасхи, то это будет лишь его жалким описанием, ничего общего не имеющим с его действительным великолепием. Но я вынужден ограничиться этим. Мы, дети, тоже получали в этот день каждый по маленькому гигучу. Свой я из благоговения долго не решался съесть, потому что его пекли всего один раз в году, к празднику Оцбай, а до следующего года нужно было еще так долго ждать.