Между тем в темных бедных мечетях Караха народ уже молился о том, чтобы жена доброго наиба родила дитя мужского пола. Ведь мальчики в горах всегда ценились выше девочек, так как судьба страны находилась в руках воинов.
Когда наступил первый вечер мусульманского поста, неожиданно раздалась громкая стрельба и барабанная дробь, так как всемилостивый Аллах подарил наибу желанного сына. Отец тут же разослал гонцов с радостной вестью ко всем родственникам. Молниеносно вскочив на коней, держа в руках факелы, всадники поскакали в ночь, зная, какой почет и какое вознаграждение ждет каждого, кто принесет радостную весть о рождении наследника.
На третий день новорожденный в торжественной обстановке получил свое имя. Весь народ был приглашен на праздник. Зарезали двадцать баранов, и радости не было конца. Здесь присутствовал и сам шейх Андал. Он взял мальчика в свои старческие руки, наклонился к нему так, что его красивая серебристая борода почти закрыла маленькое детское личико, и произнес свое августейшее имя трижды в крошечное ушко. Вот так я получил имя Андал, что в переводе означает «верный».
Странным существом была эта Хава, женщина, которую отец нанял для ухода за мной. Полумужчина, полуженщина. Мужская кольчуга обтягивала ее сильное тело, женский платок покрывал ее буйную голову. Я уверенно сидел перед нею в седле, в то время как она стреляла на скаку, бесстрашная, как мужчина. А когда я был еще совсем маленьким, она возила меня по дороге из Караха в Чох, привязав люльку со спящим ребенком к своей спине. Так пересекал я два раза в год дикие перевалы, которые не всякий мужчина мог бы преодолевать без головокружения. Хава, вооруженная кинжалом * и саблей, часто служила моему отцу конюхом, но со мной она обращалась как самая нежная женщина.
Когда же мне исполнилось пять лет, я почувствовал себя уже слишком взрослым, чтобы позволять Хаве привязывать себя к спине. Теперь я сидел за ее спиной в седле, мои маленькие ручки держали ее за пояс, и кольчуга при каждом подъеме и спуске натирала мои пальцы до крови. Но гордость за свое новое положение в седле и новую одежду, черкеску с изящным оружием, которое мне подарили совсем недавно, была сильнее боли. Мы без страха ехали на лошадях через горы и долины, через реки и ущелья, и, хотя дороги, размытые и заваленные обломками скал после дождей и таяния снегов, были нередко труднопроходимы, сомнений в успешном прибытии к цели не возникало. Наши кони могли взбираться в горы как мулы, а у людей это в крови — несмотря на все препятствия, находить правильный путь. А Хава и ее конь были самыми надежными существами в мире, ни разбойники на горных тропах, ни джинны {14}, злые духи пропастей, не имели над ними никакой силы.
В отличие от тех времен, когда Дагестан был независимым, русское правительство имело обыкновение перемещать своих наибов периодически в разные места. Так, моего отца перевели наибом в селение Ури Казикумухского округа, по соседству с которым находилось наше имение «Кала», унаследованное моим отцом от Казикумухского хана, нашего родственника. Мы часто ездили на лошадях от «Кала» до города (Кази-Кумуха) и обратно. В имении было очень весело: куча сельской детворы, дети местных работников играли в замечательные игры. Когда мы приезжали, разинув рты, они глазели на нас, а потом приносили нам сочные фрукты и сладкое толокно с сушеными яблоками и грушами.
В Ури мы жили в доме одного богатого человека, имение которого в Кале находилось по соседству с нашим. Этот Калай Магома был огромным и толстым мужчиной, к тому же и жутким тираном. Он ел обычно во дворе, и я с интересом наблюдал за ним с балкона. Это зрелище навсегда осталось в моей памяти. Когда хозяин дома выходил во двор и хлопал в ладони, его сыновья и слуги тут же выносили большой красный медный котел с едой. Затем он требовал, чтобы его сыновья, семь взрослых юношей, выстроились в шеренгу и надули щеки, после чего он благосклонно обходил их и сильно бил по надутым щекам, так что воздух вырывался из них с забавным шумом. Эта шутка, казалось, доставляла ему огромное удовольствие, потому что каждый раз он разражался при этом раскатистым хохотом. Затем он садился к котлу, ел досыта, вытирал губы и уходил. После этого к огромной кастрюле направлялись сыновья, за ними подходили женщины, и лишь остатки доставались слугам. Если же еда не удавалась или казалась ему невкусной из-за плохого настроения, его ярости не было границ. Он вставал, хватал тяжелый красный котел и сбрасывал его, не долго думая, вниз со скалы, к которой примыкал его дом. Огромная посудина с грохотом неслась вниз по каменным ступеням. В такие дни никто из домочадцев Магомы не получал еду, а сам он тяжелой походкой направлялся в гостеприимный дом своего соседа. Калай Магома был злым человеком, диким тираном, и все чудовища из сказок Хавы казались мне похожими на него.