— Да уж, — немного странно произнес Пит.
— Он старинный, — заверила его Пацанка, не вполне понимая, почему здоровяка необходимо убедить в ценности браслета.
— Если он чего-то и стоит, то лишь из-за того, что старинный. А так цена ему — пшик. Обычная старая побрякушка.
— Это бриллианты, — сказала Пацанка. — Бриллианты и золото.
Пит издал короткий и язвительный смешок, похожий на лай.
— Так и есть, — настойчиво произнесла Вик.
— Не-а, — возразил Пит. — Бижутерия. Разве это похоже на бриллианты? Цирконий. Видишь, внутри он стал серебристым? Золото не стирается. Классное остается классным, сколько бы его ни били. — Лоб у него вдруг сочувственно сморщился. — Ты в порядке? Выглядишь бледной.
— В полном порядке, — ответила она. — Я от загара не прусь. — Сказать именно так ей показалось очень по-взрослому.
Однако Вик действительно было не по себе. Голова кружилась, и постоянно дрожали ноги. Она хотела на воздух, подальше от смеси ароматов: пота здоровяка, запаха луковых колец и пузырящего фритюра. Вик мечтала, чтобы сон этот закончился.
— Точно не хочешь выпить чего-нибудь холодненького? — спросил Пит.
— Спасибо, но я пила молочный коктейль, когда здесь обедала.
— Если пила молочный коктейль, то, значит, не здесь, — с усмешкой сказал Пит. — Может, в «Макдоналдсе». У нас только фраппе[17].
— Мне надо идти, — сказала она, поворачиваясь и направляясь к двери. Она знала, что загорелый Пит смотрит на нее с искренней озабоченностью, и была благодарна ему за сочувствие. Она надеялась, что он, несмотря на дурной запах и грубые манеры, хороший человек, который обеспокоен болезненным состоянием маленькой девочки, одиноко бредущей по Хэмптон-Бич. Она хотела, но не смогла сказать еще хоть что-то. Пот, как будто Вик внезапно заболела, проступил на висках и верхней губе; девочка с большим трудом подавила новый приступ дрожи в ногах. В левом глазу опять что-то закололо. На сей раз гораздо сильнее, чем в первый раз. Надежду на то, что она лишь воображает свой визит в «Террис» и просто плутает по необычайно правдоподобному сновидению, было невозможно удержать в руках: она выскакивала из ладоней, как скользкая лягушка.
Вик шагнула на улицу и быстро двинулась по раскаленному бетону, мимо припаркованных мотоциклов. Открыв дверь в высоком дощатом заборе, она вернулась в переулок за «Террисом».
Мост никуда не делся. Его наружные стены были вплотную прижаты к зданиям с обеих сторон. Больно было смотреть на его руины. Жжение в левом глазу все усиливалось.
В переулке возле мусорного контейнера стоял то ли повар, то ли мойщик посуды. Одним словом — работник с кухни. На нем был фартук, измазанный жиром и кровью. Любой, кто полюбовался бы этим фартуком, перестал бы обедать в «Террисе». Невысокий небритый парень с татуировками на предплечьях и руках, увитых гнусными рисунками и венами, уставился на мост с выражением возмущения и страха.
— Что это тут за хренотень? — растерянно спросил парень. Он непонимающе посмотрел на Вик. — Ты видишь это, малышка? Я имею в виду… что это за чертова хренотень тут творится?
— Мой мост, — сказала Вик, хотя едва ли соображала, что говорит. — Но вы не волнуйтесь — я заберу его с собой.
Она схватила байк за руль, развернула и толкнула по направлению к мосту. Пробежала рядом несколько шагов, а потом перебросила ногу на педаль.
Переднее колесо ударилось о доски, и Пацанка на своем «Роли» погрузилась в шипящую темноту.
Этот звук — идиотский рев статических помех — усиливался по мере того, как «Роли» уносил ее все глубже внутрь моста. Вик показалось, что она слышит шум реки, но это была не река. Стены «Короткого пути» были сильно изрезаны длинными трещинами; она посмотрела на их мелькание и ощутила, как ни странно, трепет от ярко-белого великолепия. Ей показалось, что возле обратной стороны стены стоит самый большой в мире телевизор, настроенный на канал, по которому ничего не транслируют. В кривобокий и ветхий мост ударила буря, световая метель. Вик чувствовала, как «Краткопутк» слегка изогнулся под напором стихии, порывами налетающей на стены.
Она закрыла глаза, не желая больше ничего видеть, встала на педали и погнала на другую сторону. Она попробовала еще раз воспользоваться своим монотонным заклинанием — почти там, почти там, — но сейчас было слишком тошно подолгу повторять какую-либо одинаковую фразу. Оставались только ее дыхание и ревущая, бушующая статика, этот бездонный звуковой ураган, наращивающий мощность, взлетающий до сводящей с ума интенсивности, а затем усилившийся еще немного и еще, пока ей не захотелось крикнуть ему: «Прекрати!» Слово просилось на язык: «Прекрати, прекрати!» Легкие Пацанки наполнялись воздухом для отчаянного крика, но как раз в этот миг «Роли» влетел обратно в
17
Кофе фраппе или греческий фраппе́ (греч.