Полноводные каналы, несущие на поля спасительную влагу, мощные цитадели, возвышающиеся над глинобитными мазанками простых смертных, многочисленные отряды воинов, вооруженных копьями и мечами из блестящего железа, возглавляемых вождями на колесницах, — такой вырисовывается сейчас Средняя Азия X–VII веков до н. э. В каком же соотношении находится эта картина с заманчивой легендой о древнебактрийском царстве, которой греческие историки услаждали слух древних читателей. Во всяком случае на первый вопрос — о времени рождения городской цивилизации — можно ответить вполне определенно.
Да, существовали в Средней Азии в IX–VII веках до н. э крупные поселения с цитаделями — этот вывод со всей очевидностью вытекает из материалов, добытых археологами. Вполне вероятно, что среди царьков и правителей отдельных районов и областей были полководцы, подчинившие своей власти менее удачливых соседей. Таким объединением нескольких областей (дахью) под властью одного правителя и могла быть Бактрия ктесиевской легенды. Однако пока остается открытым второй вопрос — о возможности похода тяжеловооруженной ассирийской пехоты на берега Аму-Дарьи. Тщательный анализ царских анналов Ассирии показывает, что как раз в конце IX — начале VIII веков до н. э., в правление Саммурамат (ктесиевской Семирамиды) и ее сына Ададнирари III ассирийские войска совершили ряд походов далеко на восток, достигнув, в частности, берегов Каспийского моря. Источники не дают прямого ответа на вопрос — была ли Бактрия среди стран, испытавших в эту пору вражеское нашествие. Но не приходится сомневаться в том, что сама эта страна была хорошо известна грозным воителям древнего Востока. В ассирийских архивах сохранилось следующее любопытное донесение: «Царь, господин мой, не знает, что я поднялся в горную местность за лазуритом, но когда я унес лазурит, страна восстала против меня. Если изволит царь, господин мой, пусть придут большие воинские силы и заберут лазурит; только я с ними не буду ни есть хлеба, ни пить воды, ни проходить рядом с ними, не буду вставать к твоему гонцу и о благополучии царя, моего господина, не буду спрашивать. Царь, господин мой, не должен считать это за грех». Хотя в этом тексте страна и не названа, речь идет скорее всего о Бактрии, бывшей основным поставщиком лазурита на древнем Востоке. Возможно, именно ее достиг ловкий эмиссар, опасающийся разоблачения. Поэтому вполне возможно, что когда археологи откроют и раскопают крупные центры на территории собственно Бактрии, то у стен этих городов будут найдены следы ожесточенных битв с воинами Семирамиды. В археологии не так уж редки случаи, когда раскопки открывают останки солдат, павших при штурме древних городов и крепостей.
Во всяком случае с IX–VII веков до н. э. начинается неуклонное развитие городских цивилизаций Средней Азии. В середине I тысячелетия до н. э., когда вся страна входит в состав обширной ахеменидокой империи, города, окруженные стенами, становятся центрами оседлых оазисов. Их описание оставили сподвижники Александра Македонского, которым в 329–327 годах до н. э. пришлось осаждать многие из них.
Остатки городов изучаются и археологами. Так, в низовьях Аму-Дарьи, в том самом Хорезме, о разрушении культуры которого арабскими завоевателями скорбел Бируни, раскапывалось крупное городище Кюзели-гыр. Возможно, оно является остатками древнехорезмиискои столицы VI–IV веков до н. э Массивные стены городища возведены из сырцового кирпича и фланкированы башнями. В центре располагалось монументальное сооружение, скорее всего дворец правителя.
О высоком уровне культуры свидетельствуют и памятники искусства. Еще в XIX веке на территории Северной Бактрии было обнаружено собрание ценных предметов, известное в науке под именем Аму-дарьинского клада. Здесь имеются вещи, привезенные из ахеменидского Ирана, и импорт из далекой Эллады. Можно выделить и группу изделий местных мастеров. Такова золотая маска безбородого мужчины с правильными чертами лица, но с каким-то застывшим выражением, полным вместе с тем внутренней силы (табл. III). Несомненно, перед нами образец местной скульптурной традиции, своеобразный реализм которой предвосхищает расцвет греко-бактрийского и кушанского искусства. Хорезм, Бактрия, Маргиана, Парфия и Согд — основные области Средней Азии этого времени. Эти районы стали главными центрами нового, блестящего подъема городской культуры древней Средней Азии, начавшегося в III веке до н. э., когда страна оправилась от ран, нанесенных греко-македонским нашествием и последующими смутами.
Примечание. Полную публикацию раскопок на Яз-депе см.: В. М. Массон, Древнеземледельческая культура Маргианы, М. — Л., 1959. Общество Авесты лучше всего разобрано в «Истории таджикского народа» (т. 1, М., 1963), в третьей главе. Из городов ахеменидского времени в Средней Азии лучше других изучены Кюзели-Гыр в Хорезме («Труды Хорезмской археолого-этнографической экспедиции», т. II, М., 1958, стр. 143–152) и соответствующие слои Мерва (см. статью З. И. Усмановой, О времени возникновения поселения на месте городища Эрк-кала, — «Известия АН Туркменской ССР, 1960, № 4). См. также М. М. Дьяконов. Сложение классового общества в Северной Бактрин, — сб. «Советская археология», г. XIX, М. — Л., 1954. Материалы раскопок Л. И. Альбаума на Кучук-тепе пока еще не изданы, имеется лишь предварительная информация, например тезисы в кн.: «Материалы сессии, посвященной итогам археологических и этнографических исследований 1964 года в СССР», Баку, 1965, стр. 59–60.
ВСТРЕЧА ДВУХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
И персидскую одежду одел он (Александр), по-моему, обдуманно: ради варваров, чтобы явиться для них не совсем чуждым царем, и ради македонцев — для умаления македонской резкости и заносчивости.
Развитие городской культуры древней Средней Азии издавна протекало в тесном взаимодействии с культурами соседних стран и народов, но особенно яркий отпечаток наложило на среднеазиатские города знакомство с культурой и искусством Эллады. Средняя Азия была одной из стран, где произошла встреча двух цивилизаций — западной и восточной — и где их творческое взаимодействие было в высшей степени результативным и плодотворным. В Средней Азии этот взаимоконтакт лучше всего прослеживается на материалах Бактрии, хотя именно этой области пришлось вытерпеть немало упреков и несправедливого презрения со стороны некоторых излишне поспешных исследователей.
Когда в XIX веке горные области Южного Афганистана и Северо-Западной Индии стали щедро дарить исследователям сотни и тысячи скульптур эллинистического стиля, имя Бактрии было у всех на устах. Ведь именно здесь, на востоке, должен был произойти сплав западных и восточных традиций. Здесь следовало искать истоки поразительного искусства, именуемого то гандхарским по имени одной из областей, то прямо греко-буддийским. Недаром же во главе Бактрии довольно долго находились правители греческого происхождения, а созданное ими царство так и названо греко-бактрийским.
Но сама Бактрия долгое время была недоступной для исследователей. Бухарское ханство и афганский эмират, поделившие между собой территорию древней Бактрии, долгое время оставались для европейцев закрытой страной. Даже настойчивые офицеры разведки, проникавшие в эти районы, нередко расплачивались за дерзость собственной головой. Так, в 1838 году по приказанию бухарского эмира были казнены британские офицеры Стоддарт и Конолли, несмотря на попытки Лондона спасти своих эмиссаров.
Но вот наконец в 1922 году французское правительство получило право монопольного изучения древностей Афганистана, и казалось уже, что исследователи будут вознаграждены. Французские специалисты устремились к руинам древней бактрийской столицы. Однако тут их сразу же постигло разочарование, тем более жестокое, чем непомернее были ожидания и надежды. В Балхе не оказалось колоссальных каменных колонн, поражающих путешественников при осмотре ахеменидского Персеполя. Отсутствовали здесь и великолепные статуи, столь характерные для памятников гандхарского искусства. Глинобитные руины уныло высились под яростными лучами южного солнца, налетавший ветер поднимал столбы пыли. Ничего не дали наспех проведенные раскопки. Глава французской миссии Альфред Фуше, крупнейший исследователь гандхарского искусства, пламенный сторонник выдающейся роли Бактрии, с горьким разочарованием писал: «Еще и еще, везде и всюду одна лишь глина, обычная глина и ничего, кроме глины. Тщетно наши взгляды обращаются в различные стороны: никакие памятники не вырисовываются над горизонтом, ни ахеменидская колонна, ни обломок греческого архитрава, ни сасанидская арка». «Бактрийский мираж», — так продолжал говорить до конца своих дней этот маститый ученый, поверив в иные пути возникновения искусства, им же названного греко-буддийским.