Тяжело встал, поправил полу халата, пошел к выходу.
Открыв, молча замер в дверном проеме, презрительно прищурившись на яркую девицу. Та немного отступила, удивленно разглядывая всклокоченную Кешину голову и трехдневную щетину.
— Чего молотишь? — хмуро спросил Кеша, злорадствуя на замешательство, проступившее на лице нахальной девицы.
— А мне… Васьков тут? Там сказали, — девица махнула рукой в сторону больничного корпуса, с опаской приглядываясь к воспаленным, лихорадочно блестевшим Кешиным глазам. — Это морг?
— Если морг, то надо ногой стучать?
— Извините… Дядька у меня тут. Прошлой ночью от инфаркта он умер. Так я спросить…
Кеша сразу вспомнил, как санитары, притащившие мужика-инфарктника, матерились, что за всю неделю к нему никто так и не пришел, рассвирепел еще больше.
Длинно сплюнув, прищурился, медленно оглядел всю девицу с головы до ног и обратно, кашлянул.
— Дядька? Что же это к дядьке-то за неделю и не пришла ни разу, а?
Девица вспыхнула лицом, изумленно вытаращила глаза. Модная спортивная сумка спадала у нее с плеча, и девица поддергивала ее то и дело, резко и неловко.
— А ваше-то какое дело? Мне спросить…
— А ну, дергай отсюда, шалава! — тихо, но внятно произнес Кеша. — Я те постучу! Это организация скорбная, здесь с горем приходят. Вырядилась, а ну вали отсюда! Ногой она стучит… Я те постучу!
— Дурак! — растерянно бормотнула девица и тут же пошла прочь, оглядываясь и качая головой. У поворота аллеи приостановилась и покрутила пальцем у виска. Кеша молча показал кулак. Злорадно ухмыльнувшись, пошел внутрь, надо было готовиться к работе.
Проклятая нога болела нестерпимо. Чертыхаясь, нашарил в кармане халата «Пенталгин», кинул в рот сразу две таблетки, разжевал, не ощущая вкуса, проглотил. Сплюнул крошку. «Пенталгин» ему нравился — во-первых, хорошо снимает боль, во-вторых, горечь приходит потом, когда лекарство уже проскочило. За тридцать три года какой только гадости ему не приходилось жрать! Уму непостижимо.
В оконный переплет что-то с силой ударилось. Но за окном никого не оказалось. Скосив глаза, Кеша приплюснул нос к стеклу, стал смотреть вниз — в метре от окна на земле лежал голубь, едва заметно вздрагивая распростертыми в пыли крыльями.
Изумившись невиданному случаю, Кеша некоторое время оторопело смотрел на птицу, потом поплевал через плечо «от сглазу», пошел работать. Примета была нехорошей. Хотя, если честно, лишнюю смерть в «домик из кафеля» принести было трудно. В больнице умирали часто, по разному поводу. Больше всего от сердца, особенно мужики. Хватало и порезанных, отравленных, опившихся. По старости редко, таких хитроумный Шнейдер отправлял незадолго до смерти домой, с «улучшением», чтобы не портили больничную статистику.
Из истории болезни рыжей Кеша вычитал только заключение о смерти — «Сердечно-сосудистая недостаточность… отек легких…»
Задумавшись, машинально достал сигареты, вытряхнул из пачки одну, сунул в рот не прикуривая, покосился…
Рыжая лежала прямо на полу, даже без клеенки. Он не ошибся, когда все вчерашнее утро пытался представить себе ее лицо. Рыжая была красива. Не до конца прикрытые веки словно хранили в узкой полоске глазного белка некую тайну. Разбегающиеся к вискам брови, пухловатые губы, прямой нос. Все ее белое, словно отлитое из алебастра, тело находилось в явном противоречии с понятием смерти, оно как бы застыло на миг, чтобы продолжить начатое движение.
Кеша угрюмо вздохнул, оглядывая не успевшую оплыть крепкую, молодую грудь, округлость живота, линии плеч.
Неожиданно вспомнил девицу с заспанной рожей, в майке «Адидас», зло крутнул головой, шибанул со стола какую-то кружку.
— Таких блядей и смерть не хавает! — вслух произнес Кеша.
Кружка с грохотом докатилась до шкафа. Из-под него неожиданно выскочила здоровенная крыса, волоча за собой паскудный лысый и рыжий хвост, пробежала под носилками с умершей старухой, юркнула за стоявшие на полу пустые биксы, в угол.
Кеша тут же вспомнил, что месяц назад там пробивали дыру для водопроводной трубы, взамен старой, прогнившей и подтекающей. Оскалив зубы, крутнулся на одной ноге, поискал глазами, схватил со стола чугунную пепельницу, рванулся к углу. Дохромав, упал на колени, отшвырнул пустые биксы, плечом толкнул каталку, заглядывая в дыру. Торжествующе засмеялся — из дыры торчал мерзкий крысиный хвост, дрожал кончиком.