- Господин инспектор. - сказал он и поклонился. - Госпожа инспектор. Здравствуйте.
- Добрый день, господин Валленкур. - сказал я. - Мы вас не отвлекаем?
- Нет... - протянул Валленкур. - Но мы собирались уходить...
- Не беспокойтесь, - ответил я. - Мы ненадолго. Можно пройти?
Валленкур кивнул и снова провёл нас на кухню -- в гораздо меньшем, чем в прошлый раз, запустении. Он, суетясь, принялся убирать со стола закрытые блюда. Мы с Жюстиной сели и терпеливо ждали, пока Валленкур, захлопнув холодильник, не опустился на табурет напротив. Из глубины квартиры послышался гул работающего фена, который отсекла захлопнувшаяся дверь.
- Анжи мне очень помогла. - пояснил, словно извинясь, Валленкур. - Она пришла ко мне вечером после вашего визита, господин инспектор. Спасла меня. - его голос стал тихим. - Вы чего-то хотели?
- Да. - ответил я и подался вперед. - Убийца госпожи Вишневецкой мёртв.
Валленкур застыл.
- Мёртв? - повторил он, глядя в сторону. Я кивнул. - Значит... значит...
Его плечи дрожали под блузой.
- Значит, Хироко отмщена, да? - спросил он, всё ещё не глядя на меня.
- Да. - сказал я.
Валленкур не ответил. Он сидел, понурив голову, не издавая ни звука; лишь иногда вздрагивали под блузой его худые плечи.
Дверь кухни приоткрылась, и мы обернулись: вошла Грушина. Увидев Валленкура, она, не говоря ни слова, ушла - и вернулась, держа в руках платок.
- Спасибо... - прошептал Валленкур, вытирая лицо. Грушина присела рядом с ним, положив руку ему на плечо. Она недовольно глянула на нас.
- Господин инспектор, - начал Валленкур, подняв голову, и осекся. Его заплаканные глаза опухли, белое лицо покраснело. Слёзы всё ещё застыли на его щеках. В руках он комкал платок.
- Я не знаю. - тихо проговорил он наконец. - Я должен чувствовать радость, да? За то, что Хироко отмщена, верно? Но я не могу.
- Вы имели право знать. - мягко, но уверенно ответил я.
- Но это не вернет её. - тихо сказал Валленкур. - Я не хотел мести, господин инспектор. Я ничего не хотел, понимаете?
Он прижал к лицу платок. Грушина обняла его за плечи.
- Вам лучше уйти. - тихо сказала она.
Мы с Жюстиной переглянулись. Я поднялся с табурета.
- Прошу прощения. - сказал я и поклонился. Жюстина ограничилась кивком.
Валленкур ничего не ответил.
Грушина пришла проводить нас, пока мы обувались в прихожей. Она стояла, скрестив руки и облокотившись на стену.
- Зачем? - негромко спросила она. Я выпрямился.
- Потому, что он имел право знать. - повторил я. - Как и вы.
- Лучше бы вы этого не делали. - проговорила Грушина. - Сэйдзи... - она дёрнула плечами. Я кивнул.
- Возможно, вам придётся давать показания в суде. - сказал я.
- Возможно. - ответила она. - Господин инспектор...
- Да?
Грушина обхватила себя руками за плечи.
Она не заменила Вишневецкую, вдруг подумал я. Сатурнианка никогда не станет заменой кому-либо. Она просто пришла Валленкуру на помощь.
- Мы сможем забрать тело? - спросила она, отведя глаза.
- Конечно. - ответил я. - Вы известите родных госпожи Вишневецкой?
Губы Грушиной дёрнулись вверх в слабой улыбке.
- А у нас есть выбор? - спросила она.
Я склонил голову.
- Ещё раз прошу прощения. - сказал я и потянулся рукой в карман кителя. Оттуда я вытащил продолговатый серебристый кристалл флешки и протянул его Грушиной. - Передайте это господину Валленкуру, пожалуйста. Это принадлежит ему.
- Это принадлежит Хироко. - поправила меня Грушина. Я кивнул в знак согласия.
- Всего хорошего, госпожа Грушина. - сказал я и вышел из квартиры.
***
- Ну что, - по дороге вниз спросила Жюстина. - Сделал всё, что хотел?
Я покачал головой. Стенки кабины лифта вокруг нас менялись, демонстрируя то залитые светом люминёра зеленые луга, то колоссальные каменные столпы в степях Абасси, то чёрную гладь в окружении высоких, отвесных ледяных стен -- озеро Гитигами.
- Не всё. - сказал я. - Есть ещё кое-что.
- А что там было-то? - спросила она. - На той флешке?
Лифт остановился, и пейзажи на его стенках погасли, обнажая блестящий полированный металл кабины.
- Ничего особенного. - ответил я и кивнул на выход. - Пойдём?
Мы вышли наружу, на набережную Сэкигавы. В лицо ударил прохладный ветер с реки, шевеля волосами. Фудзисаки оглушительно чихнула.
- Чёрт. - хмуро пробормотала она.
Я усмехнулся и запрокинул голову. Башня нависала над нами, упираясь блестящими стёклами фасада в облачное небо. Тридцать четвертый этаж дома номер тридцать четыре...
Я усмехнулся и шагнул вперед, навсегда оставив Сэйдзи Валленкура позади.
Зебра пешеходного перехода зажглась, и мы перешли на другую сторону, к каменному бордюру набережной. Река тихо гнала свои воды вниз, повинуясь силе тяжести исправно вращавшегося орбиталища. Мы живём здесь свою жизнь и даже не задумываемся о том, что для землян брошенный мячик летел не прямо, а вбок.
Мы всегда думали, что земляне вернутся, подумал я. А теперь, когда они вернулись - даже не готовы в это поверить.
- И куда мы теперь? - спросила Жюстина, взяв меня за руку. Ветер играл её волосами.
- На метро, я полагаю. - ответил я. - Как ты думаешь, отсюда куда ближе: на "Мацугасаки" или на "Ракунан"?
- На трамвай. - фыркнула Жюстина. - Он вообще в двух кварталах отсюда ходит... Так куда мы едем?
- В некрополь. - ответил я.
Жюстина тяжело вздохнула.
- Тогда на метро. - констатировала она. - Зачем тебе в некрополь, Мицуру?
- Ты же знаешь. - только и сказал я.
Она безрадостно кивнула.
До станции "Мацугасаки" было пятнадцать минут пешком -- по набережной и вглубь Ракунана, обратно к Гершельштрассе. Красная линия метро большей частью проходит под Гершельштрассе, и уже скоро мы стояли в белом колонном зале станции, ожидая поезда.
Поезд появился из туннеля, разбрасывая по стенам отблески света фар. Мы проехали "Выставочный центр", вышли из поезда под своды верхнего зала "Бульвара Кавагути" и спустились вниз, на платформы зелёной линии. Ещё через пять минут мы уже стояли на эскалаторе на "Улице Воскресенской".
Это была самая окраина Штеллингена. Его жилые дома возвышались вверх перед нами; позади, на эстакаде над парком в долине реки Камагавы, шёл Штеллингенский проспект. Центр города вдалеке тонул в серой дымке: не было видно ни башен Инненштадта, ни Домпрома с корпусами Тидая, ни одинокого обелиска Цитадели.
Нам повезло -- 215 омнибус стоял на конечной, светя фарами. Мы устроились у окна; омнибус постоял ещё три минуты, пока заходили другие пассажиры, захлопнул двери и тронулся, гудя мотором.
Штеллингенский проспект вливался в ленту Остерштрассе, бежавшую по окружности орбиталища, и омнибус свернул, объезжая купол Шатцензее, и принялся карабкаться вверх, в сторону Комендантской площади. Крыши и улицы Штеллингена мелькнули за окном ещё несколько раз, исчезая вдали. Омнибус повернул на улицу Тюринга, ощупывая стены домов фарами.