- Держи.
На землю перед грязными ступнями нищего упали четыре медных фельса.
- Господин! Хорошо! Хорошо! – бедняк тут же накрыл ладонями медные монетки. – Благодарить! Благодарить! Создатель Великий помощь будет! Всегда, всегда будет!
- Хлеба купи, - Саян пошёл прочь.
От былого приподнятого настроения не осталось и следа. Противно даже. Не иначе, этот оборванец, бывший ткач, спустит все деньги на опиум. Чтоб ему трубка поперёк горла встала.
Грязная улочка вновь привела на центральный рынок Тургала. Но на этот раз Саян совершенно другими глазами, будто в первый раз, принялся разглядывать торговые ряды и людей.
Обычно среди самых бедных преобладают калеки, безнадёжно больные и законченные пропойцы. Но здесь, в столице Рюкуна, ситуация совсем, совсем иная. Среди нищих и попрошаек очень много тощих и грязных мужчин и женщин, однако не калек, а вполне даже трудоспособного возраста и вида. В иной ситуации большая часть из них предпочла бы честный труд. Но раз они здесь, значит трудиться им просто негде. Никакой помощи бедным в Рюкун никогда не было и нет.
В базарной толчее Саян намеренно толкнул плечом солидного мужика в белой чалме и добротной рубашке, на указательном пальце ярко сверкает большое золотое кольцо. Наверняка какой-нибудь чиновник, купец или просто надменный богач. Солидный мужик медленно развернулся и… тут же испуганно вылупил глаза. Саян прошёл дальше, за спиной то ли чиновник, то ли купец лепечет что-то вежливое и унизительное.
В душе медленно закипает гнев. Господи! Это каким же нужно было быть слепцом, чтобы не заметить очевидное. Пусть иноземцы не успели построить в Тургале торговый квартал, зато успели до ужаса запугать местных жителей. По просторной шерстяной рубахе, треуголке, панталонам и ботинкам с большой пряжкой местные тут же узнают в нём иностранца. Пусть простого моряка, зато из-за границы. Теперь понятно, почему первый случайно задетый мужчина предпочёл заткнуться, а сухой старичок с длинной бородой проглотил оскорбление родной дочери и убрался прочь.
Возле очередной лавки крики и ругань. Саян с интересом остановился в двух метрах.
- Зачем чужое продавать. Дёшево, море, - невысокий мужчина с широкими плечами и сильными руками в гневе трясёт кулаками перед лицом торговца. – Я дети голод помирать. Мой брать!
На спине у мужчины большой короб. Сквозь тонкие прутья просвечивают железные лезвия, загнутые крючки и тонкие стальные палочки, наверно гвозди. Наверняка кузнец принёс на рынок свой товар.
- Ты зачем брать! – кузнец повернулся к покупателю, мужчине с точно таким же коробом за спиной, только наполовину пустым. – Мой брать! – кузнец выразительно хлопнул ладонью по коробу за спиной.
- Ты хотеть много. Не могу, - покупатель в ответ замахал руками. – Беден я. Деньги хлеб дети купить хорошо. Море дешевле. Прочь иди.
Незадачливый кузнец и покупатель опять заголосили и замахали руками. Саян недовольно засопел. Местные слова понимаются с трудом. С тех пор, как ему в последний раз приходилось разговаривать на рюкунском, прошло много сотен лет. Великий Создатель одарил его способностью к языка, но только не абсолютной памятью. Впрочем, Саян двинулся дальше, незадачливый кузнец и покупатель сказали более чем достаточно.
Словно таран Саян нагло вклинился между кузнецом и покупателем. Рюкунцы тут же брызнули в разные стороны. Торговец скобяными товарами льстиво заулыбался. Перед ним на прилавке разложены ножи, ножницы, иглы и прочие изделия из железа. Причём, Саян пригляделся, похожи друг на друга как братья близнецы. Саян взял кухонный нож с простой деревянной рукояткой. На широком лезвии большая овальная печать с надписью на фатрийском: «Братья Мильен и Ко».
Фатрийцы! Кухонный нож выпал из рук, широкое лезвие со звоном воткнулось в деревянный прилавок. Саян схватил незамысловатый подсвечник из тонких железных полос с острыми иголочками для свечей. На донышке та же печать с той же надписью.
Теперь понятно, почему местный кузнец не может продать свои ножи и гвозди, а местный покупатель упорно отказывается их приобретать. За час один фатрийских паровой станок наштампует кухонных ножей больше, чем один рюкунский кузнец накуёт их за неделю. Фабричный товар очень, очень дёшев даже с учётом доставки через Южный океан.
Получается замкнутый круг: местные кузнецы не могут продать свои ножи и гвозди, потому что у них слишком высокая себестоимость как и у любого товара ручного производства. Местные потребители вынуждены покупать более дешёвую продукцию из-за моря. В итоге фатрийцы богатеют, а рюкунцы нищают.
- Брать, желать? – на дурном фатрийском произнёс торговец.
- Нет, - Саян бросил дешёвый подсвечник на прилавок.
Местных ткачей фатрийцы уже разорили и добили голодом, на очереди кузнецы. Господи! А это что? Саян остановился перед очередной лавкой.
На широких гладких досках разложены характерные длинные трубки с округлыми керамическими выпаривателями для курения опиума. На любой вкус и кошелёк, начиная от примитивных из дерева и до изысканных из слоновой кости с позолоченными мундштуками. За спиной торговца узенькие полочки забиты маленькими масляными лампами для выпаривания, от простых из глины с примитивным геометрическим узором и до самых настоящих произведений искусства из стекла с красивыми рисунками на стенках. Слева на деревянном щите развешены маленькие блюдечки, щипчики, иголочки и прочие приспособления для зарядки трубок.
Скрутить из опиума маленький шарик и заправить его в керамический выпариватель весьма непростое дело. Часто бывает, что наркоманы доходят до самой тяжёлой стадии зависимости от опиума, однако так и не овладевают искусством заряжать опиумные трубки. Богатые курильщики нанимают специальных слуг. В притонах наркоманам победнее выдают уже заряженные трубки.
Но больше всего настораживает другое: ассортимент этой лавки рассчитан на все слои населения. Вряд ли незадачливый вор, бывший ткач, может позволить себе стеклянную лампу для выпаривания с красивыми синими цаплями на стенках. А вот четырёх фельсов вполне хватит на глиняный примитив с фитильком.
- Хорошая трубка есть, - торговец приспособлениями для курения опиума на свой лад расценил задумчивое молчание Саяна. – Вота! – торговец подхватил с прилавка трубку с позолоченным мундштуком. – Хорош сушить. Услада быть.
- Не нужно, - Саян отвернулся.
И этот говорит на ломаной фатрийском.
Дальше по проходу между лавками жалобно заблеял баран. Следом подал голос ещё один и ещё. Точно! Саян прибавил шагу. За загонами торговцев скотом должен быть тот самый притон, о котором говорил бывший ткач.
Курильня опиума – притон в самом худшем значении этого слова. Просторный сарай с крышей из соломы, плетёные стены обмазаны глиной. Над входом вместо двери слабо колышется занавеска с большими дырами. Рядом, под навесом, на низеньком стульчике с высокой резной спинкой восседает надменный торговец в дорогой рубахе, на голове плотно смотанный тюрбан идеального белого цвета. Тут же прямо на земле расположился тощий мальчишка с выпуклыми глазами. Убогий нищий трясущимися руками с глухим стуком уронил в широкую глиняную тарелку перед торговцем пару медных фельсов. Толстые пальцы с золотыми кольцами небрежно сгребли медяки, торговец лениво кивнул. Тощий мальчишка тут же протянул поцарапанную трубку для курения опиума с обкусанным мундштуком. Нищий жадно схватил заряженную трубку и торопливо шмыгнул в сарай. Драная занавеска бессильно повисла за его спиной.
- Уважаемый! Курить будь? Услада во! – надменность тут же слетала с упитанного лица торговца, едва Саян подошёл ближе.
И этот говорит на ломаной фатрийском. Саян, не обращая внимания на торговца, сдвинул драную занавеску в сторону. Внутри сарая полумрак, вонь давно немытых тел и характерный запах паров опиума. Прямо на земле друг на дружке валяются наркоманы. То тут, то там словно яркие звёзды во тьме беспроглядной нищеты горят лампы для выпаривания. В неровном свете мелькают перекошенные давно небритые лица, запавшие глаза, гнилые зубы. В полумраке под ботинком скользнула чья-то нога, Саян едва не упал. Наркоман лишь слабо дёрнулся и невнятно прошлёпал губами.