Дед оборвал рассказ, потом сказал, опустив голову:
— А деревня Светлые Ручьи звалась, милок, Светлые Ручьи.
Старик всё повторял: «Светлые Ручьи, Светлые Ручьи» и, казалось, не мог остановиться. Губы его дрожали, слезы давно бежали по изрезанному морщинами, бурому лицу и падали на длинную спутанную бороду. Он не унимал слез и не вытирал их. Они бежали и бежали вниз двумя тоненькими прозрачными ручейками, и Глебке вдруг подумалось, что вот они светлые ручьи, и странным показалось название деревни.
— Деда, — сказал он негромко. — А как же ты назад пришёл в деревню? Они же придут опять рыжие-то шубы и стрелять опять будут. Они ж не велели.
— Не велели, — усмехнулся старик. — Кто ж мне заказать может на той земле селиться, на которой и деды мои и их деды испокон веку сидели.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Он выпрямился, снял порыжевшую старую рукавицу с правой руки, вытер мокрое от слез лицо, снова надел рукавицы и взялся за топор.
— Вот срублю новую избу, вместо порушенной. И другие, дай срок, воротятся.
Старик сильно ударил топором по затёсу. Потом скомандовал Глебке:
— А ну, взялись, малый! Положим, благословясь, первое брёвнышко.
Глебка снял лыжи и помог уложить бревно на расчищенный подстенок. Его прошиб пот. Он вдруг почувствовал страшную усталость и без сил опустился на только что положенное бревно.
Старик покачал головой.
— Видать, издалече идёшь. Притомился да и оголодал, верно. И мне-то невдомёк старому. Ах ты, господи. Ты вот что, ты пойди, давай, вот этой тропкой вниз под угор, она тебя к подполу приведёт под избой горелой. Там картошки чугунок найдёшь. Потолкуй с ним с глазу на глаз и вались на лавку спать.
— Ага, — кивнул Глебка, облизывая губы при одном упоминании о картошке. — А ты скоро, деда, избу свою кончишь?
— То не моя. То Родивона Дятлова пепелище. После него, вишь ты, старуха осталась. Ей лажу избу. За обчество, старый, первым жизнь ведь положил. Его старухе и избу первую от обчества.
Старик уверенно ударил топором по новому бревну, и длинная желтоватая щепа с хрустом отвалилась насторону.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀