⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Митчел хорошо знал и понимал это и потому, не обратив, особого внимания на демонстративно пыхтящего пустой трубкой майора Игана, закурил один. К нему подбежал сержант и доложил, что посадка команды закончена. Митчел кивнул головой и велел разыскать и привести к нему главного кондуктора. Сержант быстро пошёл вдоль поезда и вскоре вернулся в сопровождении главного кондуктора. Оказалось, что капитан Митчел хорошо говорит по-русски. Он спросил у кондуктора, в каком вагоне едет поездная бригада. Кондуктор указал. Капитан Митчел повернулся к сержанту и, перейдя на английский, приказал пересадить десяток солдат в вагон к бригаде. Потом он спросил о связных, и сержант ответил, что трое связных солдат находятся уже в вагоне капитана. После этого Митчел повернулся к главному кондуктору и спросил по-русски:
— У вас всё готово к отправке?
— Всё, — ответил главный кондуктор поспешно.
— Тогда отправляйте поезд.
Главный кондуктор повернулся, чтобы идти, но капитан Митчел удержал его.
— Отправляйте поезд отсюда.
Главный кондуктор с минуту молчал, словно не понимая, чего от него требуют, потом сказал мрачно:
— Хорошо.
Он отступил на шаг назад, помахал фонарём, который всё время держал в левой руке, потом вынул из-за пазухи свисток и дал длинную заливистую трель. После этого он хотел было, наконец, двинуться к своему вагону, но капитан Митчел снова задержал его, сказав:
— Вы поедете с нами.
Он указал рукой на ведущие в вагон ступеньки.
Главный кондуктор испуганно покосился на американца и стал подниматься в вагон. Следом за ним поднялись все три офицера, и поезд тронулся.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Глава двадцать восьмая
Встреча с весной
⠀⠀ ⠀⠀
Комиссар бригады Самарин заночевал на передовой в землянке командира батальона Яузова. Утром позвонили из особого отдела и сообщили, что взяты в плен два американца, а переводчика нет, так как он отлучился на другой участок. Спрашивали, что делать. Самарин сказал, что через час придёт и сам допросит пленных. Ему и раньше случалось это делать, так как он хорошо знал английский язык.
Ещё до первой империалистической войны, будучи моряком торгового флота, Самарин ходил в Англию и немного научился болтать по-английски. Попав на Северный фронт, он увидел, что его знания тут могут пригодиться, и решил пополнить их. Он серьёзно засел за изучение английского языка и уже через полгода свободно разговаривал по-английски и даже писал листовки для распространения среди солдат интервентов.
Услышав о взятых пленных, Самарин тотчас заторопился уходить от комбата. Он накинул поверх гимнастёрки потёртую кожаную куртку, перепоясался нешироким лоснящимся кушаком с наганом, накинул чуть набекрень старую солдатскую папаху, попрощался с комбатом и, натягивая на ходу рукавицы, вышел из землянки.
Утро было наредкость свежее и ясное. В первую минуту Самарин даже зажмурился от блеска снега, а когда раскрыл глаза, то прямо на него глядела яркая зелёная звезда.
— Здравствуй, красавица, — сказал Самарин, сразу почувствовав в это утро радостное оживление.
Он пошёл сперва тёмной и узкой натоптанной тропкой мимо двух бревенчатых пулемётных блокгаузов, потом вышел на наезженную дорогу, ведущую к деревне в районе станции Емца, где стоял штаб бригады и некоторые другие воинские учреждения, в том числе и особый отдел. До места было шесть километров, и Самарин решил идти пешком. Пока вызовешь из тылов лошадь, пока её запрягут, пройдёт верных полчаса, а за полчаса он полдороги отшагает. Кроме того, утро было так свежо и ярко, что невольно каждая жилка в теле запросила движения, и дорога словно сама побежала под ноги.
Не мешкая и не теряя времени на раздумья, Самарин быстро зашагал по дороге. Скоро она свернула в лес. Каждый кустик, каждая ветка, каждый пенёк были аккуратно одеты в пухлые снежные колпачки. Старые ели под тяжестью снега приспустили мохнатые лапы, а сосны так раскудрявились под утренним инеем и вырядились в такие тончайшие кружева, каких не выплести и самым искусным рукам устьянок, известных своей тонкой работой далеко за пределами родной Вологодской губернии.
Самарин смотрел на эти сосны, не уставая любоваться их гордой прямизной и какой-то весёлой кудрявостью. Он родился и вырос в Мариуполе, в Матросской Слободке, и на север попал впервые только в середине прошлого года. Север сразу полюбился ему своей строгой, некрикливой красотой. Особенно нравилась Самарину северная зима — сухая, морозная, снежная. Она взбадривала, побуждала к деятельности, молодила. Самарину едва перевалило за тридцать, но на вид ему можно было дать значительно больше. Самому ему казалось временами, что он прожил очень долгую и очень сложную жизнь, так бурны были последние её годы.