С высоты тринадцатого этажа открывается вид на город, и в первую очередь на густой зелёный сквер, разбитый внизу перед отелем и окружённый величественными домами. С высоты кажется, что сквер заполнен гуляющими.
Спускаюсь вниз и выхожу в сквер. Да, люди здесь действительно «отдыхают»: все скамейки и каменные бордюры сквера заняты безработными. Они имеют право здесь сидеть, и у полиции нет предлога выгнать их отсюда. И вот проводят тут весь день эти люди, небритые, с ввалившимися глазами, худые, усталые, одетые в грубые сношенные башмаки, старые заплатанные брюки, грязные рубашки и рваные шляпы. Они сидят неподвижно под залитыми солнцем пальмами, среди роскошных ярких цветов, издающих чудесный аромат. Купив вскладчину газету, они с тщетной надеждой пробегают полосы объявлений: а вдруг потребуются рабочие?
То и дело в сквер заходят проповедники — девушка, одна-две монашки с сухими кислыми физиономиями и старик, в глазах которого сверкает безуминка. Он говорит с невероятной скоростью, страстно и громко, с завываниями и выкриками. Ни один безработный даже не поворачивает головы в его сторону. Заметив, что я остановился, проповедник подбегает и вкладывает мне в руку тоненькую брошюрку. О чём она? О том же, о чём и его речи, — о неотвратимости земных невзгод и неизбежности небесного блаженства.
Возвращаюсь в отель. Проповедник, не замолкая ни на секунду, тараторит свою речь, а лос-анджелесские безработные продолжают сидеть под сверкающими на солнце пальмами…
Вечером отправляюсь погулять по городу. Здесь, как и в других американских городах, твёрдо соблюдается правило: ни один пешеход не станет переходить улицу, пока ему не дадут зелёный свет. Даже поздно ночью, когда почти нет машин, даже если человек очень спешит, даже если пешеходов собралось много, а машин нет ни одной, никто не станет переходить через улицу, пока не загорится надпись: «Идите!» Полицейских, регулирующих уличное движение, можно увидеть лишь на самых сложных перекрёстках, да и то в часы «пик».
Трудно сказать, чем вызвана такая высокая дисциплинированность пешеходов: возможно, очень интенсивным в обычное время автомобильным движением, а может, строгими законами: за сбитого вне зоны перехода человека водитель не отвечает. Но факт остаётся фактом — пешеходы в США очень дисциплинированны, что не всегда можно сказать о водителях. Автомобильные катастрофы ежегодно уносят в стране сотни тысяч жизней.
Центральная улица Лос-Анджелеса. Её пересекают нумерованные стриты. Здесь много богатых магазинов, кафе, баров, которые называются в Лос-Анджелесе «коктейлями». В «коктейлях» много посетителей, у которых, судя по всему, хватает свободного времени, хотя и по другим причинам, нежели у безработных в сквере. Эти посетители сидят в полумраке низких зал на кожаных диванчиках. Среди них немало молодёжи, хотя надпись вещает, что «коктейль» лицам моложе 21 года посещать не разрешается.
Чем дальше от центра, тем бедней улочки. Вот улица дешёвых магазинов поношенных или вышедших из моды вещей, вот улица ночных кино, вход в каждое из которых сплошь заклеен фотографиями голых девиц — реклама идущего фильма. А вот улица магазинов, торгующих пластинками. Над входом в каждый из них динамик, из которого несётся джазовая музыка, а у входа толпится молодёжь.
Лос-анджелесские контрасты. Богатые центральные улицы и нищие окраины; несчастные люди, мечтающие о любой работе, и богатые бездельники, просиживающие целые дни в барах; роскошная природа, словно созданная на радость людям, и горе этих людей.
Разумеется, нет разницы между печальной судьбой бедняка в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, Чикаго и Детройте. Но почему-то здесь, где всегда светит в синих небесах яркое солнце, где на тёплом ветру качаются лохматые ветви пальм, горечь и нищета особенно разительны и кричащи. Уголок рая, где немало людей, для которых жизнь — ад…
И ещё была у меня одна встреча с Лос-Анджелесом уже перед самой Олимпиадой.
Бродя по улицам Мадрида вблизи площади Пуэрта дель Соль, я наткнулся на маленькую улочку — синяя надпись на угловом доме извещала: «Улица Лос-Анджелес». Это, да и стоящие напротив здания были красивы, помпезны и богаты, их фасады сверкали. Но, углубившись в улочку, я увидел иные дома — облезлые, каменные строения. Посеревшие от дождей деревянные ставни, наглухо закрывавшие окна, придавали фасадам домов тоскливый вид. Штукатурка местами осыпалась, белели проплешины, мостовая была неровной с выбоинами, кругом мусор… Словом, невесёлое зрелище. Эдакая гнильца в позолоченной обёртке.