Где-то через час меня снова позвали к княгине. Выглядела она посвежевшей и подобревшей.
— Как ваше самочувствие? — поинтересовалась я у неё.
— Замечательно. Будто с десяток годков с себя бросила. Прав был внук, расписывая вас в письме как настоящую кудесницу. Золотые у вас руки, Лизонька! Теперь думаю, может, действительно на тюфяке поспать. От нескольких раз не убудет, а не понравится, то обратно перину положу.
— Поспите обязательно. Ещё бы неплохо упражнения специальные поделать, да массаж не разовый, а курсом пройти… Много раз я имела в виду.
— Ну, раз так говорите, значит, всё сделаем.
— К сожалению, мне необходимо вместе с Ильёй Андреевичем послезавтра вернуться в Дом Призрения. Но могу кое-чему обучить ваших служанок.
— Такому за день не обучишь. И Дара ни у кого из них нет. Значит, поеду вместе с вами.
— Куда? — не поняла я.
— В дурдом ваш, конечно. Пусть здесь все от меня немного отдохнут. Заодно доченьку навещу… Ох, тяжко мне на неё смотреть… Ну и за вами обоими пригляжу. А то вы, Лиза, что внук мой — себе на уме. Два сапога пара. Оставь вас одних: бед не оберёшься.
— Будем рады, — надеюсь, приветливо улыбнулась я, абсолютно не ощущая никакой радости.
49
Интересно было понаблюдать за реакцией князя, когда он узнает, что его горячо любимая бабушка составит нам компанию на неопределённый срок. Естественно, я не преминула сообщить ему об этом первой, чтобы ничего не пропустить. Но Илья Андреевич разочаровал. Узнав новость, он переспросил, чтобы убедиться, что не ослышался, а потом где-то на минуту “завис”, явно вспоминая крепкие словца из своей флотской жизни, но не решаясь при мне их произносить вслух.
— Хорошая новость, но бывают и хуже, — произнеся двусмысленную фразу, подошёл он к столику и, налив из графина целый стакан воды, выпил его одним махом, словно рюмку водки. — Как, Елизавета, прошли ваши лечебные процедуры?
— Великолепно. Из-за них Екатерина Михайловна и собралась с нами ехать. К сожалению, ей это необходимо.
— Да уж, “к сожалению” во всех смыслах. Зная деятельный характер своей бабушки, предполагаю, что она попытается перестроить налаженную жизнь лечебницы по своему усмотрению. Несмотря на возраст, сидеть на месте и наслаждаться бездельем она не привыкла.
— Значит, нужно её занять, — предложила я.
— Чем?
— Ну, во-первых, лечением.
— Это не займёт много времени.
— Во-вторых, нужен кто-то, кто поможет Вороне удерживать в рамках приличий “бриллиантовых дам”. Княгиня их быстро в кулак возьмёт. Ни по возрасту, ни по знатности с ней никто не сравнится. В-третьих, у меня созрел план по перестройке особняка.
— Это какой? — удивился и одновременно насторожился Илья Андреевич.
— Ничего особенного, но вашу бабушку занять должно на некоторое время.
— Елизавета Васильевна. Я требую… Нет! Я умоляю вас рассказать о своих задумках! Кто, в конце концов, отвечает за пациенток?!
— Ещё раз повторю, что ничего особенного. Необходимо перекрасить стены. Этот повсеместный ужасный серый цвет угнетает даже здоровое сознание. Не находите?
— На меня не давит. Кажется, вы придумываете.
— Это потому, что в ваших покоях его практически нет. А жить в постоянной серости очень трудно.
— Но так принято в подобных заведениях. Да и в монастырях…
— Надо перекрасить. Обязательно надо! — перебила я. — Мы, женщины, существа тонко чувствующие. Для нас важна любая мелочь. Как врач вы должны это понимать.
— Поразмышляю на досуге, — ушёл он от прямого ответа. — Что ещё бродит в вашей огненной головушке, Елизавета?
— Исключительно солнечные мысли. Всё под цвет волос.
— Теперь это мой любимый цвет.
— Не увиливайте, — строго ответила я, мысленно улыбнувшись. — Надо что-то делать с комнатами на первом этаже. Понимаю, что там содержатся невменяемые или те, у кого обострение, но слышимость ужасная! Я всего ничего побыла, и то чуть сама не завыла! Звукоизоляция необходима. Так же, как и говорила ранее — иной цвет стен. Нечто успокаивающее, типа светло-зелёного или небесно-голубого. И надо что-то делать с освещением. Маленькая тёмная каморка, куда проникает лишь солнечный свет, смотрится очень мрачно и пагубно влияет на душевное здоровье. А ночью так совсем страшно.
— Лиза, — вздохнул Елецкий, посмотрев на меня, как на неразумное дитя. — Я уже вам объяснял, что у пациенток в таком состоянии нельзя оставлять открытый огонь. Хотите, чтобы они всё сожгли?