— Кого обоих? — не поняла я.
— Дочь и неродившегося внука.
— Вообще-то внучку. И она родилась.
— Не понимаю, — поднял на меня удивлённые глаза барон. — Вы же только что сказали, что Лена умерла во время родов.
— Только она. Ребёночка мы смогли достать после смерти матери. Понимаю, что для вас подобное может быть несколько кощунственно, но это была моя идея, и всю ответственность за неё несу исключительно я.
— К тому же мы понимаем, — добавила матушка Клавдия, — что ребёнок был зачат в результате страшного преступления. Если вы, Анатолий Иванович, решите, что ему не место в вашей семье, то я от имени Святой Церкви имею полное право оформить отказ и забрать ребёнка в церковный приют.
— Не отдам! — чуть ли не заорал Харитонов. — Это моя внучка! Плоть от плоти моей дочери! Я хочу увидеть её! Срочно!
Как только принесли девочку, барон тут же выхватил её из рук кормилицы и прижал к себе. Глядя на смешное, умильно-кукольное лицо своей внучки, этот суровый, через многое прошедший человек неожиданно расплакался. Слёзы текли по его морщинистому лицу, и он их не стеснялся.
— Спасибо, — наконец-то слегка опомнился мужчина и посмотрел на нас с Клавдией. — Вы подарили жизнь не только моей внучке, но и вернули мне её смысл. Дали продолжение рода. Словно моя Леночка переродилась и снова держу её на руках, не ведающую ни горя, ни страха. Я не знаю, как вас и благодарить! Елизавета Васильевна! Вы говорите, что это была ваша идея спасти мою кровиночку?
— Она же её и осуществила, — пояснила расслабившаяся Клавдия. — Вместе с Ильёй Андреевичем они совершили настоящее чудо, хотя и сложно далось оно.
— Елизавета Васильевна! Я прошу вас об одной важной для меня услуге. Станьте крёстной матерью моей дочери. С князем Елецким я поговорю о крестинах отдельно, а вас прошу сейчас. Окажите милость! Вас же можно считать истинной матерью, раз подарили жизнь.
— К сожалению, я не очень знатного рода, — растерявшись от такого неожиданного предложения, промямлила я. — К тому же здесь нахожусь не по своей воле. Я, как и ваша дочь, пациентка Ильи Андреевича.
— Неважно! Даже если бы стоял выбор между императорской семьёй и вами, то выбрал бы в крёстную мать вас.
— Хороший выбор, — кивнула Клавдия, явно веселясь, видя моё смущение. — Уж поверьте, Анатолий Иванович, что для такого странного ребёнка подобная крёстная мать подходит лучше всего. Не прогадаете. А сейчас я бы на вашем месте отдала внучку кормилице. Не будем морить дитя голодом. Сами же отдохните в гостевом доме, а то вижу, что совсем вымотались в дороге.
— Да-да. Конечно.
Утром мы проводили отдохнувшего и словно помолодевшего на несколько лет барона Харитонова. Несмотря на печаль в глазах из-за утраты любимой дочери, в них также теплилась и надежда. Он с чувством поцеловал мне руку на прощание и пообещал непременно сообщить дату крестин.
— Вот она, жизнь, — философски сказала Клавдия, глядя вслед процессии. — Горе и радость идут рука об руку. Иногда и не поймёшь, что из чего произрастает.
Елецкие вернулись через четыре дня. Даже не отдохнув нормально с дороги, позвали к себе Клавдию и о чём-то долго с ней совещались. Уже ближе к ночи я сама была вызвана к Екатерине Михайловне.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я её, глядя на уставшее лицо женщины.
— Плохо, — призналась она. — За свой длинный век из семерых детей похоронила четверых, но Анна была самой тяжёлой утратой.
— Давайте я вас немного подлечу Даром?
— Успеется, Лизонька. Я с тобой по другому поводу поговорить хочу. Про Илью Андреевича и про мой Дом Призрения.
— Неужели закрыть хотите? — ахнула я, понимая, что после смерти дочери подобное возможно.
— Нет. А вот Илья Андреевич хочет покинуть нас и вернуться на военную службу. Разочаровался в себе, как в докторе.
— Вы ведь должны быть этому рады? Кажется, он говорил про то, что пошёл вопреки вашему мнению, выбрав врачебную стезю.
— Была. И вернись мой внук на императорскую службу из-за того, что она ему более интересна, то выдохнула бы с облегчением. Но тут получается, что он бежит от самого себя. Сдаётся. Тут не карьеру, а душу спасать надо. Поговорили бы вы с ним, а то меня он не слушает.
— Когда? — только и спросила я.
— Прямо сейчас и идите. Спасибо.
Илья Андреевич находился в своём кабинете. Идя к нему, я опасалась, что он уже с горя опять начал пить. Но князь был трезв и сосредоточен. Он сидел за своим столом и разглядывал какие-то чертежи, при этом грустно, саркастически ухмыляясь.