— Бог с ним! — махнула рукой я. — Отстал, забыл — и то хорошо. А рисковать ради меня жизнью не стоит. Не хочу, чтобы вы, Илья Андреевич, подвергали себя риску. Да и дело подсудное. Я вам, конечно, на каторгу буду пирожки носить, но лучше в соседнюю комнату — намного ближе. Пожалейте мои нервы и Екатерины Михайловны. Давайте оставим всё как есть. Пусть жандармерия разбирается. Я обязательно напишу жалобу на Трузина.
Он ничего не ответил, но, судя по выражению его лица, от своей идеи вряд ли отступится. Это меня начинает сильно тревожить. Нужно будет обязательно с ним ещё поговорить на тему дуэли. Думаю, и княгиня меня поддержит.
— А что моя мачеха? — перевела я разговор со скользкой темы. — Где она сейчас сидит? Очень хочется в её глаза посмотреть после всего, что сегодня услышала.
— К сожалению, нигде, — виновато развёл руки полковник. — При этапировании в Москву Мария Артамоновна смогла сбежать во время отдыха на постоялом дворе. Всему виной пьянство одного из моих людей, ночью охранявшего тюремную карету с заключённой. Дурака со службы выгнали, но Марию Артамоновну пока найти не можем.
Да не волнуйтесь, Елизавета Васильевна! Уж я за годы службы навидался таких. Обязательно объявится там, где лёгкими деньгами да пороками разжиться можно. Не могут ей подобные без них. Тут её тёпленькой и возьмём. Вопрос времени. Уж помяните моё слово, что до зимы в каталажке сидеть будет, а то и на каторге после суда.
— Очень хочу увидеть её, как поймаете. Сказать пару “ласковых” слов напоследок.
— Воля ваша. Ну а сейчас позвольте откланяться. Моя служба на этом закончена, и, думаю, вам всем есть что обсудить без посторонних.
— Это ещё не всё… — вздохнул Станислав Альбертович через несколько минут гнетущего молчания, после ухода жандарма. — Ваша непутёвая мачеха от кузьмянского банка была отлучена, но не успокоилась и набрала очередных долгов у всякого сброда, любящего в мутной водице рыбку половить. За счёт поместья, разумеется. Если подпольные ростовщики предъявят её расписки, то вы окажетесь на улице. А ведь ещё и банковские долги не погашены. Столичный дом, который после ареста Марии Артамоновны и смерти её сына вроде как должен перейти вам, тоже заложен и перезаложен.
— Теперь понимаю, почему она так транжирила деньги, — не менее тяжело вздохнула я, выстраивая в голове последовательность событий. — Надеялась мои прикарманить и жить припеваючи. Много долгов набрала?
— Судя по бумагам, найденным в Озерске, долг составляет около восьмидесяти тысяч рублей. Это если и столичный дом учитывать с долгами покойного Вольдемара Потаповича.
— Скоты! Но мне наплевать на долги Вольдемарчика. Да и Мэрины теперь получаются недействительны, так как на поместье Озерское она не имела никакого права, и залогом оно выступать не может. Но я их закрою, чтобы прошлое не омрачало жизнь. Судя по банковскому счёту отца, могу это сделать безболезненно.
— Не торопитесь, Елизавета Васильевна, — подала голос молчавшая до этого княгиня. — Всё намного сложнее, чем вы себе представляете. Вас к нам определила Святая Церковь, признав не только душевнобольной, но и обладательницей странного Дара. Значит, вы не имеете прав на любое имущество до официальной отмены недуга. Так как Мария Артамоновна — ваша единственная родственница, то опекуном является она. Опекун имеет право как угодно распоряжаться имуществом: продавать, закладывать. Достаточно лишь указать в документе, что сие для пользы и содержания подопечного. И сделала она это, ещё не находясь под следствием. Поэтому все требования кредиторов законны.
Уверена, по этой самой выгоде от опекунства мачеха и состряпала донос на вас. Попади вы в монастырь или узилище, то через год пребывания там лишились бы окончательно всех прав распоряжаться имуществом. Условие вашего отца в таком случае были бы выполнены: вы живы и деньги на сторону не уйдут. А опекуны совершеннолетней барышни в завещании не оговариваются. Им не запрещено распоряжаться вкладом в случае вашей неизлечимой болезни. Но участие графа Бровина подпортило коварные планы.
И отказ от всех прав в случае замужества — вполне частый документ. Обычно делается при спорных браках, чтобы менее богатые новоявленные родственнички не претендовали на доходы семьи. Но и так тоже может работать бумажка. Подпиши вы её и возьми фамилию мужа, то сразу перестали бы иметь к Озерским какое-либо отношение и не смогли претендовать на их земли даже по настоящему завещанию. Лазеек много: уж слишком законы путаные.