Ян крепко уцепился за стол и стал прислушиваться.
— Цепи лопнули. Пароход идет! — Он с криком бросился вверх по лестнице.
Нет, пароход не идет; он только качается, как маятник, из стороны в сторону — порвалась одна только цепь.
Я свернулся в своей раковине и уснул.
На третий день утром мы с Яном расстались. Ян стоял наверху, на палубе, взлетая кверху зараз на несколько этажей и при этом все время повторял с насмешливой улыбкой:
— До свиданья, благодарю за компанию.
Я еще несколько недель спустя посмеивался, вспоминая, как он летел вверх и вниз и насмешливо повторял: «До свидания, благодарю за компанию».
Б. Айрланд
В ЖЕЛЕЗНОЙ КЛЕТКЕ БУЯ
Рассказ из жизни американского матроса
Я был в свое время моряком, хотя теперь прошло уже не мало лет с тех пор, как я совершил свое последнее плавание.
В те дни я был совершенно одинок на свете и вполне довольствовался беззаботным и беспечным существованием матроса, беря жизнь, как она есть, и не тревожась много о будущей.
В то время, к которому относится мой рассказ, я прожил на берегу, в Бостоне, недель пять, дав себе роздых после длинного странствования по морям. Но когда, в один прекрасный день, у меня осталось в кармане всего два доллара, я увидел, что пора опять наниматься на корабль.
На рейде в Бостоне стояло множество всяких каботажных судов[8], но к ним у меня не лежала душа. Я хотел ехать непременно в дальнее плавание, а так как в Бостоне не было в это время ни одного корабля, собиравшегося в дальнее плавание, то я решился отправиться в Нью-Йорк, где, я знал, найду то, что мне нужно.
Мне посчастливилось тут же найти небольшую шхуну, которая шла в Нью-Йорк и на которой нуждались в матросе, так как один из матросов не вернулся во-время с берега. Я предложил свои услуги, и меня приняли.
Незадолго до захода солнца мы тронулись в путь, но продвигались вперед очень медленно, потому что ветер дул только слабыми порывами, после же заката ветер совсем стих, и нам пришлось стать на якорь.
Было часов около десяти вечера, когда штурман поднял нас с коек и приказал сняться с якоря. С запада подул ветер — как раз такой, какой нам нужен был, чтобы выйти в море. Через несколько часов мы уже неслись со скоростью шести узлов в час. Все паруса были поставлены, кроме кливера. Это был совершенно новый парус, который еще совсем не распускали. Я слышал, как шкипер сказал штурману, что пусть он сам решает, сейчас ли распустить кливер или подождать с этим до утра. Штурман решил сделать это теперь же и поручил это дело мне — на мое несчастье.
Ночь была темная и холодная; термометр показывал несколько градусов ниже ноля. К тому же, за время моего долгого роздыха на суше, я вероятно немного отвык от матросской работы. Но как бы там ни было, оставалось только одно: исполнить то, что мне приказали. Я полез на бугшприт и, усевшись на конец его, начал развязывать парус. Темь была такая, что я мог работать только ощупью. Поэтому мне пришлось сбросить рукавицы, и мои руки очень скоро закоченели.
Тем не менее, моя работа подвигалась, но когда я вдруг сделал неловкое движение, то потерял равновесие и полетел с бугшприта вниз, в ледяную воду.
Когда я вынырнул на поверхность, то немедленно инстинктивно начал плавательные движения, — я вообще хороший пловец. Но я был так оглушен падением, что в продолжении нескольких минут находился, как в тумане. Когда же я окончательно пришел в себя, то увидел, что кормовые огни шхуны быстро удаляются от меня.
Я начал кричать во весь голос, надеясь, что на шхуне услышат мои крики и вернуться за мной.
Прошло несколько бесконечных секунд, и внезапно кормовые огни шхуны исчезли у меня из глаз совсем. Полный надежды, я впился глазами в темноту, ожидая увидеть на этот раз ее бортовые огни. Но минуты проходили, а ни бортовые огни, ни кормовые не показывались. И тут я понял страшную истину: мои крики не были услышаны, и шхуна продолжала свой путь, огни же ее исчезли от того, что она огибала остров Ловель.
И я знал, что если все будет итти обычным порядком, то мое отсутствие заметят не раньше, чем шхуна минует Бостонский маяк. А к тому времени уже будет поздно...
Соображать и действовать надо было быстро, потому что от ледяной воды кровь застывала у меня в жилах. Но что я мог делать? Я сознавал, что при таких условиях ни за что не смогу доплыть до ближайшего берега.
Вдруг до моего слуха донесся полузаглушенный звон, и я воспрянул духом. Никсмэтский сигнальный буй! Мы миновали его всего минуты за две или за три до моего падения.