— Какая Нина Федоровна?
— Супруга моя. Вон стоит.
Под сосной, невдалеке от общежития, среди авосек, баулов, мешков, стоит Нина Федоровна.
— И что она там делает?
— Она в сторонке привыкла, Афанасий Кузьмич. Вот приехала, ждет.
— Подожди, подожди. Как приехала?! Сеня, ты дурака не валяй. Я тебе раздельно повторяю, если не помнишь: женам приезжать пока некуда.
— Без спроса, Афанасий Кузьмич. Говорит, извелась и больше терпеть не могла.
— Смотри, какая чувствительная. А ты ей говорил мужское «нельзя»? То есть, когда женщина ни с места, если ей не велят?
— Говорит, таких писем не было. Говорит, что это за порядок: муж здесь, жена там.
— Та-ак, Сеня. Молодец. Хорошо пересказываешь. Теперь запоминай. Первое: не вздумай Нину Федоровну натравлять на меня — руки не подам и из всех списков вычеркну. Второе: завтра первым же рейсом отправишь домой — повадки никому не дам, иначе за три пятилетки не построим. Иди, Сеня, и скажи ей «нельзя», да свое «нельзя» скажи, а не мое.
Избушка, наподобие бани, стоит на берегу ручья, в избушке — дизельная, дающая свет поселку строителей. На завалинке дизельной Николай Филиппович читает газету. На берегу ручья появляется Сеня.
— Светильщику привет!
Николай Филиппович, не отрываясь от газеты, кивает.
— Филиппыч, у тебя солярки много? — Сеня садится рядом с ним.
— Хоть залейся, хоть утопись. Ты случайно не для своей Нины Федоровны местечко приглядываешь? Может, омуток для нее подыскиваешь?
— Нина Федоровна завтра улетит, но этой встречи век мне не забудет.
— Утешь. Ей, может, жить тут необязательно, а утешение требуется.
— Да вот просить тебя пришел. — Сеня ерзает на завалинке, с мукой смотрит на Николая Филипповича. — Может, движок пораньше вырубишь. Мол, солярка кончилась. А? Филиппыч?
— Все в наших руках. Сеня. Ты только силы свои рассчитай. Хватит ли сил, если я рано выключу?
— Спасибо, Филиппыч.
В комнате общежития за столом сидят Виктор, Иван, Петро, Сеня. Угол у окна непривычно завешен простыней — за ней кровать Сени. Сидящие нет-нет да и покосятся на простыню. Нина Федоровна в просторном домашнем сарафане. Она молча, с некоторой хмурью на щекастом сияющем лице, — являет из сумки привезенные гостинцы. Режет сало, пироги, выкладывает ватрушки, шаньки, всевозможные крендельки. Мужчины терпеливо ждут приглашения к столу.
Виктор разливается соловьем:
— Ну теперь я все понимаю. Сеня тут хвалил-расхваливал тебя, Нина Федоровна, на всем свете лучше нет. Теперь верю. Если б меня так кормили, если б обо мне так думали!
Нина Федоровна будто не слышит Виктора, ни на кого не глядит, а особенно старательно обходит взглядом Сеню. Он, расчувствовавшись на слова Виктора, норовит погладить Нину Федоровну.
— Нинок у меня — золото. Всегда душа в душу жили. Скажи, Нинок.
Нина Федоровна замирает и с презрительным удивлением косится на Сенину руку, обнявшую ее мощный стан. Сеня неохотно, с виноватым вздохом убирает руку.
Тут как тут Петро — со своей резонерски-бестактной манерой вмешивается в чужие дела:
— Конечно, Таборов перехватил. Что, нельзя вам какой-нибудь балок под жилье приспособить? Сеня у нас за троих пашет, мог бы уважить его по работе.
Мужчины неловко молчат. Нина Федоровна обращает наконец внимание на Сеню: подвигает к нему большое блюдо с домашней ветчиной.
— Семен Иваныч, угощай. Давай приглашай товарищей за стол.
Сеня, радостно вспыхнув, берет вилку, но в это время медленно гаснет лампочка.
— Вот те на-а… — протянул разочарованно Виктор.
— Пора перекурить, — поднимается Иван. — Самое время посумерничать.
За ним поднимается Виктор.
— Извините, конечно, пирожок вот этот я про запас прихвачу.
За ним идет Петр, в дверях мешкает:
— Ну, мы пошли, Сеня, не торопясь покурим, подышим. Так что счастливо оставаться.
Под сосною у общежития на лавочке сидят Виктор, Петро, Иван.
— Вот представьте, — говорит Виктор, — ко мне приезжает женщина. Я в ней души не чаю. Да я бы за ночь землянку вырыл. Таборова бы подальше послал и знать ничего не знаю.
— Землянку рыть ты сейчас прямо и начинай. Таборова тоже сейчас можешь. — Петро смеется. — А вот где женщину возьмешь? Есть такая в каком-нибудь краю?
— Нету. — Виктор встает. — Но, Петя, душа моя готова встретить такую. Только такую.
— Жало у нашего Пети всегда наготове. — Иван толкает Петра в бок и пытается вытеснить со скамейки.