– Я к тебе завтра приду, – и, не дожидаясь ответа, убежала обратно.
На следующее утро Ню-эр и вправду пришла ко мне. Мы снова пошли в западный флигель, где, присев на корточки, стали наблюдать за цыплятами. Сняв крышку, мы запустили в корзину руки и молча гладили цыплят. Никто из нас не произносил ни слова. Мне хотелось заговорить, но я сдержалась и лишь мысленно спрашивала подругу: «Ню-эр, почему ты так долго не приходила? Почему вчера не захотела со мной разговаривать? У тебя что-то случилось?» Все эти вопросы звучали лишь в моей голове, я не произносила их вслух, но Ню-эр, словно услышав их, ответила мне слезами. Она беззвучно плакала, не утирая слез, падающих капля за каплей в корзину, а цыплята склевывали их вместе с зернышками.
Я не знала, как себя вести, и, повернув голову, рассматривала профиль подруги. Мочка уха была у нее проколота, а в дырочку продета красная нить. Уши у Ню-эр были немытые, и на краю виднелась полоска грязи вперемешку с серой. Я скользнула взглядом по ее плечу вниз и заметила на запястье сине-зеленую ссадину. Затем приподняла рукав, чтобы рассмотреть получше. Ню-эр очнулась и испуганно отпрянула, а потом повернулась ко мне и вымученно улыбнулась. Лучи утреннего солнца проникли в западный флигель и осветили чумазое личико Ню-эр. Ресницы ее дрогнули, с них упали слезинки и покатились по ложбинкам до уголков рта.
Ню-эр резко встала, засучила рукава и штанины и тихо сказала:
– Смотри, что папа сделал!
Я осталась сидеть на корточках. Только протянула руку и потрогала распухшие синяки и рубцы у нее на ногах. Я их едва касалась, но Ню-эр захныкала от боли. Плакать громко она боялась, поэтому лишь тихонько и жалобно попискивала. Бедняжка!
– За что папа тебя побил? – спросила я.
Она ответила не сразу, ее душили слезы, но потом она сказала:
– Он не пускает меня гулять.
– Это потому что ты долго у меня играешь?
Ню-эр кивнула.
Я расстроилась, что из-за меня Ню-эр побили, и в то же время испугалась, вспомнив того большого и крепко сколоченного мужчину.
– Тогда ступай скорее домой! – воскликнула я.
Ню-эр не тронулась с места:
– Он сегодня ушел спозаранку и пока не вернулся.
– А твоя мама?
– Мама тоже меня не любит, но ей всё равно, что я хожу гулять. Папа и ее тоже бьет. Он ее побьет, а она потом меня ругает, говорит, что от меня одни беды.
Наплакавшись вволю, Ню-эр немножко пришла в себя, и мы стали болтать о том о сем. Я сказала, что никогда не видела ее маму, и Ню-эр сообщила, что ее мама немного хромает, поэтому с утра до вечера сидит на кане и шьет одежду на заказ – этим и зарабатывает.
Я рассказала Ню-эр, что мы не всегда жили в Пекине, что приехали мы сюда с очень далекого острова.
– Мы тоже не всегда здесь жили, – ответила Ню-эр, – раньше мы жили у ворот Цихуамэнь.
– Цихуамэнь? Знаю-знаю, – закивала я.
Ню-эр удивилась:
– Откуда ты можешь знать Цихуамэнь?
Я не нашлась, что ответить, но совершенно точно знала это место. Кажется, меня на рассвете туда кто-то водил, я даже будто видела те места своими глазами. Нет, нет, всё было так смутно – может, мне приснилось? Поэтому я так и сказала Ню-эр:
– Во сне это место видела, там же еще городская стена, да? Как-то раз одна женщина пришла туда под утро с каким-то свертком в руках и прокралась к самой стене…
– Это сказка какая-то?
– Может и сказка… – Я склонила голову на бок и глубоко задумалась. – В общем, я знаю Цихуамэнь, вот и всё.
Ню-эр улыбнулась и обняла меня, а я вытянула руки, чтобы обнять ее в ответ, но едва дотронулась до ее плеча, как она тихо вскрикнула:
– Больно, больно!
Я поспешно разжала руки, а она насупилась:
– Даже здесь всё опухло!
– А чем он тебя бил?
– Метелкой.
Ню-эр помолчала, а потом добавила:
– Папа и мама, они… – Она снова замолчала.
– Что они?
– Ничего. В другой раз расскажу.
– А я знаю, твой папа учит тебя петь арии, чтобы ты для них деньги зарабатывала! – выпалила я. Так няня Сун моей маме говорила, а я подслушала. – Требуют, чтоб ты им деньги зарабатывала, да еще бьют тебя! – Меня прямо-таки разбирал гнев.
– Ишь ты! Всё-то ты знаешь! Но я не про это. О том, что я хотела рассказать, ты сама никак не узнала бы!
– О чем же? Расскажи!
– Будешь приставать – ничего не скажу, а будешь умницей – расскажу тебе много чего, только никому больше не говори, даже своей маме.
– Не скажу. Давай шепотом.
Немного помедлив, Ню-эр приблизила ко мне лицо и быстро прошептала на ухо:
– Мама меня не рожала, и папа мне не родной.
Эта фраза пронеслась стремительно, как молния, а когда достигла моего сознания, меня словно громом поразило, сердце мое бешено застучало. Ню-эр, поведав свою тайну, убрала руку от моего уха и смотрела на меня во все глаза, словно ожидая, что я отвечу. А я буквально лишилась дара речи и лишь смотрела на нее не отрываясь.