— До свиданья? — удивилась Роза Максимовна. — Значит, мне еще придется сюда к вам приходить?
— Может быть, — ответил майор. — Сержант, оформите все как полагается и проводите гражданку.
Роза Максимовна, не спеша, вынула из золотистой сумочки пудреницу в виде раковины-жемчужницы, какие-то цветные тюбики, деловито подреставрировала фрагменты своего лица, очаровательно улыбнулась, сделала глазки майору и вышла из кабинета. За ней последовал сержант Маликов.
— Страшный случай, — Муратов выколотил пепел из погасшей трубки и начал набивать ее табаком. — Что с ними случилось? Ковшов, как ты думаешь?
Милиционер развел руками:
— Вроде бы трезвые… А с Беркиным — кладовщиком будете беседовать, товарищ майор?
— Веди его сюда, — раскуривая свою большую трубку, молвил Муратов.
Кругленький Беркин по прозвищу «Невеста», потупив очи, предстал перед майором.
— С вами, гражданин, дело посложнее, — пыхтя трубкой, проговорил майор. — Использование служебного положения, злоупотребление, нарушение правил торговли… э-э, тут целый набор безобразий! Давайте разбираться по порядку… Боюсь, вас не «Невестой» теперь называть будут, а «Черным ходом». Беркин — Черный ход, а?!
Заведующий складом Беркин по прозвищу «Невеста» был несчастен в браке — об этом знал весь Ново-Дарьинск. Причем, сказать просто несчастен — значит, ничего не сказать: он по-настоящему бедствовал, Аллах послал ему (а ЗАГС зарегистрировал) крайне ревнивую супругу по имени Олечка, Олечка от природы кроткая как ягненок (по утверждению ее родителей), становилась настоящей тигрицей, когда в ее сердце попадал вирус ревности. А так как она ревновала мужа постоянно, то бедняге Беркину так ни разу и не представилось случая убедиться в ее природной кроткости, и от этого Беркин постоянно томился страхом и тяготился шаткостью своего семейного бытия.
В силу указанной особенности характера Олечки, Беркин более всего на свете боялся невзначай испачкался на складе красной краской. Доказать жене, что не губная помада, абсолютно не представлялось возможным. Даже если следы краски оказывались на манжетах брюк.
Со временем у Беркина выработалась защитная привычка: если он шел с Олечкой по улице и в поле зрения попадало существо женского пола, то голова его автоматически молниеносно поворачивалась в противоположную сторону. Но это не всегда убеждало Олечку в безгрешности мужа, ибо, как правило, и на другой стороне улицы оказывалась какая-нибудь представительница прекраснейшей половины человечества.
Чуть ли не ежедневно Олечка устраивала Беркину различные проверки. Она, например, могла тайно проникнуть на склад, спрятаться среди товаров и тихо сидеть там, выжидая, когда в помещение заглянет женщина. И даже традиционная дамская мышебоязнь (чего-чего, а уж мышей на складе хватало!) у Олечки отступала на второй план перед всепоглощающей ревностью.
Трагедия Беркина заключалась и в том, что его стиль работы на складе требовал многих встреч с различными людьми. И когда Олечка примечала, как в склад проскальзывала женская фигура, то… если после «выяснения отношений» Беркин отделывался бюллетенем на три дня — это считалось у него большой удачей!
— Что поделаешь, — говорили друзья Беркину после очередного семейного побоища, — видно, ты, «Невеста», родился под недоброй звездой!
Если же не считать Олечки, то жизнь Беркина могла бы считаться вполне счастливой. Государственные и личные дела на складе шли хорошо, план регулярно выполнялся и перевыполнялся.
Правда, не только ревизор или народный контроль, но и любой ребенок знал: склады созданы для хранения товаров, а для их продажи есть магазины. Однако Беркин считал, что нужно искать свежие, новаторские методы контакта с покупателем, и поэтому завел себе черный ход: прорубил еще одну дверь — со двора, что заметно сократило путь товара к покупателю. Это, конечно же, могло при неблагоприятных обстоятельствах сказаться и на биографии Беркина: обнаружив распродажу товаров со склада, заведующего — в лучшем случае — могли уволить. В худшем… Однако ни один жулик на свете не планирует худшего варианта — иначе он перестал бы быть жуликом.
— Рискую исключительно ради вас! — искренне приговаривал Беркин каждый раз, когда принимал визитера с черного хода. — Учтите!