– Здесь, на нашей земле, не столько армия, сколько полиция и администрация займутся наведением порядка? Месяца три-четыре на это понадобится?
Задавая этот вопрос, алмазный король просто высказал взгляды, распространенные в окружении Джозефа Чемберлена. Сам-то Родс понимал в этом чуть больше, но иногда не вредно прикинуться простачком – такому объяснят поподробнее, а он и из пустяков извлечет необходимое. Однако нехитрую уловку эту Робертс, видимо, разгадал. Подняв на собеседника водянистые, отцветающие глаза, он прищурил их с насмешливостью и сказал:
– Да, и Чемберлен, и Мильнер придерживаются этой точки зрения. Только я не пойму, почему именно этой. Буры – еще крепкий орешек, и моему преемнику придется немало с ними повозиться. Кое-кто, я знаю, упрекает меня, что я плохо справился с задачей и нарушил классическое правило, согласно которому необходимо сначала уничтожить армию противника, а затем занимать его столицу. Хотел бы я, однако, посмотреть на классиков этой теории в моем положении. Попробуйте уничтожить армию, которой вовсе и нет и которая все же существует. Сегодня бурские генералы распускают своих бойцов – и армии как не бывало, а через неделю их коммандо уже треплют мои обозы, а если честно, – не только обозы. Недаром мне приходится растягивать свои войска по коммуникационным линиям на тысячи километров. Метрополия в своем патриотическом неистовстве видит в бурах лишь развращенных и тупых крестьян, а я вижу искусных и упорных воинов. Вот так, милейший Родс.
Видимо, здорово у старика наболело все это – чуть не с первой фразы герой Африки, как именовали его газеты, начал плакаться. Родс сказал:
– Своими энергичными и умелыми действиями, сэр Фредерик, вы многое сделали здесь для Великобритании. Но позвольте задать вам, может быть, не слишком приятный, однако дружески-откровенный вопрос. Отчего, когда после падения Претории Луис Бота предложил вам переговоры о мире, вы ответили ему отказом и только отказом?
Робертс надменно вскинул голову:
– Я не отказывал в мире – я только потребовал полного подчинения. Без всяких условий. Условия должна диктовать держава-победительница.
– Я всегда говорил, что флаг отечества для вас превыше всего, сэр Фредерик, – чуть склонил голову Родс; порой он умел выглядеть чуть ли не изящным. – Но вот вы покинете нашу Африку, а руки промышленников, жаждущие деятельности, – он повел растопыренными пальцами, – скоро ли они смогут с полной силой взяться за недра страны?
Упрек, что ли, почудился Робертсу в этом вопросе?
– Будто вы уже не взялись? – С солдатской грубоватостью новоиспеченный граф позволил себе хмыкнуть, однако тут же вроде бы и оправдался: – Вам, дорогой сэр Сесиль, нужны недра, а иным важнее другое. Примеры вы и сами могли бы подыскать не хуже меня. Обвинил же этот выскочка Ллойд-Джордж уважаемое семейство Чемберленов в том, что оно коммерчески заинтересовано в целом ряде фирм, получающих заказы от адмиралтейства и военного министерства.
Пожалуй, это было слишком откровенно. Сесиль Родс, конечно, не хуже Робертса знал, куда идут те десятки миллионов фунтов стерлингов, которыми субсидировалась война в Южной Африке, но зачем же доходить до цинизма?
– В речах этого либерального болтуна Ллойд-Джорджа, – холодно сказал Родс, – больше обращает на себя внимание та демагогия, с которой он обрушивается на военных, обвиняя их в гибели двенадцати тысяч подданных ее величества.
Подобными шпильками можно было бы изрядно поколоть друг друга. Взаимно, но не взаимовыгодно. Лорд Робертс покивал и улыбнулся – скупо, но вполне вежливо.
– Я отвечу, сэр Сэсиль, на ваш главный вопрос: скоро ли?.. Да. Да-да! Пусть я покидаю пределы Африки – дело, начатое нами, не остановить. Буры действительно крепкий орешек, но меры пресечения, выдвинутые мною, думается, достаточно эффективны. Отныне бурские фермы, хоть на йоту причастные к диверсиям – пусть даже не причастные, а находящиеся неподалеку от совершенной диверсии, – будут безжалостно уничтожаться. Сеть блокгаузов[45], предложенная лордом Китченером, покроет и свяжет всю эту дикую страну. Наши концентрационные лагеря уже сейчас изолировали десятки тысяч непокорных, их жен и детей. Понадобится – число это вырастет хоть вдвое!
Кожа на щеках фельдмаршала порозовела. Сесиль Родс благодарно пожал ему руку. На этот раз оба они были искренни.
Конрад Билке не сжег свое хозяйство, как погрозился некогда в запальчивом разговоре с Эммой Петерсон, не вернулся он и на войну. Стосковавшись по земле, он отдался ей и с утра до ночи не разгибал спины, тем паче что работников на ферме поубавилось: война взяла у Билке не только сына и внука, – она поразогнала куда-то и часть негров. Всюду появились прорехи; бросившись латать их, Конрад увяз в хозяйстве с руками и ногами. Управиться теперь с громадными полями, садом, виноградниками и скотом было очень нелегко, а дать пропасть добру – еще труднее.
Война куролесила где-то вдали. Бурам приходилось тяжко, англичане брали верх, и люди поблагоразумнее и побогаче говорили, что такова уж воля господня и грешно идти супротив, а надобно пожалеть живот свой и дом.
Однако проходили месяцы, а оккупанты, хотя и заняли столицы обеих республик и многие города, никак не могли сломить буров до конца, и даже в тихом Дилсдорпе начали поговаривать, что негоже-де отсиживаться мужчинам возле юбок жен. Разговоры эти становились все настойчивее и оттого, что в соседних округах по распоряжению Робертса, а потом и Китченера мирных буров стали изгонять с их ферм и забирать в плен наравне с воюющими, а имущество их истреблять. Армии Бота, Девета и Деларея, по слухам, снова начали расти. В разгар лета генералы Герцог и Крейцингер вторглись в Капскую колонию, Девет поддержал их, и слава о смелом и удачном налете на английские владения мгновенно обежала бурские земли. Разве могло все это пройти мимо Билке?